ЮнМи. Сны о чём-то лучшем 2

Лукин Андрей Юрьевич

— Да, всё в порядке, — отвечает консул. — Он уже в Генеральном Консульстве. Думаю, на днях вернётся на родину.

— Спасибо за помощь, Александр Сергеевич.

— Ну что ты, Юна, это тебе спасибо. Без тебя, боюсь, у нас ничего бы не получилось.

— Ну, значит, мы все большие молодцы, — заключает ЮнМи. — Какие у нас планы? Прощаемся и по домам?

— Планы? — консул оглядывается на своего помощника. — Да какие планы… Слушай, Юна, есть такое предложение. Поехали к нам. В гости, так сказать. Посидим, пообщаемся. Женщины наши, как узнали о тебе, покоя, веришь ли, не дают. Привези да привези, Агдан. Когда, мол, ещё такой случай представится. Наготовили там всего вкусного… Пироги пекут… Я, конечно, не

могу настаивать, понимаю, что человек ты очень занятый, но всё же ты как — не против?

— Пироги? — мечтательно улыбается ЮнМи. — Пироги это хорошо. Ну что ж, я согласна, Александр Сергеевич. Поехали. У меня, конечно, много дел, но, знаете, иногда так приятно плюнуть на всё и позволить себе немного побездельничать. Главное, чтобы пироги были не с капустой, — хихикнув, она машет своему стафф-менеджеру:

— ЁнЭ-э-э-э! Езжайте за нами!

— Добрый день!

— Здравствуйте, госпожа Агдан!

— Не-не-не! Какая я вам госпожа. Давайте договоримся сразу: меня зовут ЮнМи или просто Юна, и можно на "ты".

— Строгов Николай Васильевич. Старший советник, — представляется довольно молодой мужчина, осторожно пожимая протянутую руку.

— Михаила Юрьевича вам не хватает, — говорит Юна. — Ну и Фёдора Ивановича для полного комплекта.

Мужчины понимающе переглядываются, консул пожимает плечами:

— А я говорил. Из наших-то хорошо если пара человек имя-отчество Тютчева вспомнит.

— Господа-товарищи, — не может удержаться от вздоха ЮнМи. — Вы так многозначительно переглядываетесь, словно подозреваете меня в том, что я что-то важное от вас скрываю. Словно я шпион, который то и дело выдает себя оговорками. Давайте я вам сразу кое-что объясню, чтобы предупредить ваши вопросы. Два года назад меня сбил автомобиль, я ударилась головой и умерла на десять минут. Меня оживили просто чудом. Врачи сами не понимают, как это у них получилось. Но дело в том, что когда я была там, — она показала пальцем вверх, — я встретила богиню Гуань Инь. Скорее всего, это был бред или просто предсмертное видение, но тем не менее, вернувшись к полноценной жизни, я каким-то образом получила неординарные способности к языкам и музыке. И кое-какую память о моих прошлых жизнях. Последнюю я прожила, очевидно, в России. Поэтому во мне, можно сказать, половина души русская. И если корейцы называют живущих за границей соотечественников бананами, то меня по аналогии можно, наверное, назвать репкой. Такая же жёлтая — относительно — снаружи и белая внутри. Только тянуть меня не надо, — хихикнула Юна, — я обычно сама прихожу… Как вы уже успели заметить. Вот и всё. Поэтому удивляться тому, что я хорошо говорю по-русски, люблю русскую пищу, знаю русских поэтов и писателей, и имею русские привычки, не стоит. Просто примите как данность.

— Гуань Инь, говоришь? Так ты верующая?

— Я не религиозный человек, но у меня нет причин сомневаться в существовании богов и богинь.

— Хм! — это Николай Васильевич.

— Ну что ж, репка, — это уже Александр Сергеевич. — Добро пожаловать в нашу скромную обитель. Пироги, я полагаю, уже готовы.

* * *

Представьте такую картину: в женском туалете перед зеркалом стоит Серёга Юркин и аккуратно смывает со своего девичьего личика лишнюю, как ему кажется, косметику. В страшном сне мне такое раньше присниться не могло. А сейчас ничего, словно так и надо. И никого дискомфорта почти не ощущаю, привык уже к своему женскому телу, освоился, смирился.

К зданию тюрьмы, а затем и в аэропорт пришлось ехать сразу

после фотосессии в "Low Classic", смыть крем-тушь-помаду не хватило времени, вот теперь в консульском туалете и пытаюсь это исправить. Я ведь и в естественном, так сказать, виде очень даже ничего, к тому же эта бабская штукатурка на коже-роже лица мне в обычной жизни откровенно мешает. Где-то читал, что среднестатическая женщина за свою жизнь съедает 5 кг губной помады. А артисты и айдолы, как мне думается, и все десять. Оно мне нужно? Вот и избавляюсь от неё при первой же возможности. СунОк меня за это вечно ругает, и примиряет её с моим косметическим пофигизмом только то, что я большую часть достающейся мне на показах и съёмках дорогущей помады отдаю ей совершенно безвозмездно, то есть даром.

Стою, в общем, на себя любуюсь, думаю, что пора бы уже возвращаться, там ведь ЁнЭ одна-одинёшенька осталась, русский язык почти не знает, тяжко ей среди непонятных вегугинов. Надо спасать госпожу МымРу. Да и заждались меня, наверное, пироги с прочими вкусностями. Солянка, между прочим, ещё была обещана, винегрет и котлетки по-киевски…

Так, думаю, надо бы и от линз избавиться, весь день в них, глаза уже устали… Только футляр из кармана достал, кто-то дверь открывает. Смотрю — пожилая женщина-азиатка закатывает тележку с набором щёток, тряпок, каких-то флаконов и бутылочек. Уборщица местная, вернее, техничка.

— Здрасьте, — говорю.

Она в ответ кивает и спрашивает так, как будто мы сто лет знакомы:

— Опять, что ли, от своих отстала? Автобус-то уже минут десять, как ушёл.

Ну, понятно, за кого-то другого (вернее, другую) меня приняла, видимо, за чью-то родственницу. А что, стоит молоденькая девчонка в джинсовом костюме, пацанка пацанкой, марафет у зеркала наводит, явно же не чужая, чужие здесь в недрах посолства по определению не ходят.

А мне смешно стало, но разочаровывать её не хочу. Да и зачем.

— Меня Александр Сергеевич на встречу с корейской певицей пригласил, — поясняю. А что, ни слова лжи, всё правда. — Вот я и осталась. Интересно же. Щас пойду, там уже все собрались.

А она раковины с кранами начинает надраивать и кивает понимающе:

— Знаю, знаю. Идолица какая-то шибко знаменитая на пироги напросилась. У них, у кореянцев-то идолов этих видимо-невидимо. И все танцуют и поют, танцуют и поют. Лучше бы чем полезным занялись, ей-богу. Одно слово неруси.

Ворчит она так, а мне смешно. Мы то с ней обе те ещё неруси. Впрочем, правильно ведь говорится, что русский — это состояние души. Вот, например, мой друг детства хакас Андрюха Чепчигашев был более русским, чем некоторые наши одноклассники Ивановы-Сидоровы.

Похихикал я над идолицей, только к своим линзам примерился — опять кто-то входит.

— Амиля, почему у меня в кабинете цветы до сих пор не политы? Отправь туда кого-нибудь. Да вот хотя бы девчонку эту. Племянница, что ли, твоя?

Оглядываюсь. Стоит этакая начальственная дамэсса лет под пятьдесят, без талии, с внушительным бюстом и ярко накрашенными полными губами на слегка брезгливом лице. И при этом явно натуральная блондинка, не в смысле ума, а смысле окраса продуманно небрежно уложенных волос.

— Ну что вы, Вероника Анатольевна, моей племяннице всего двенадцать лет, — без какого-либо подобострастия замечает Амиля, ни на миг не отвлекаясь от уборки. — А насчёт цветов я Олесе сколько раз уже говорила. Только ей ведь хоть кол на голове теши. Бестолковая она.

— Ну так сама тогда займись, если её заставить не можешь… Не племянница, говоришь? — блондинка скептически оглядывает меня с ног до головы, кривит ярко накрашенные полные губы. — Как тебя зовут, девочка?