Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Моледежь в литературе XX-XXI вв.
Шрифт:
«Она была в фантастическом костюме древней эпохи: плотно облегающее черное платье, остро подчеркнуто белое открытых плечей и груди, и эта теплая, колыхающаяся от дыхания тень между… и ослепительные, почти злые губы».
«Закрывши глаза, я мечтал формулами».
«В древнем мире – это понимали христиане, единственные наши (хотя и очень несовершенные) предшественники: смирение – добродетель, а гордыня – порок, и что «МЫ» – от Бога, а «Я» – от диавола».
«В каждом из нас, нумеров, есть какой-то невидимый, тихо тикающий метроном, и мы, не глядя на часы, с точностью до 5 минут знаем время».
«И я вместе с ним мысленно озираю сверху: намеченные
Котлован для Вавилонской башни
А. П. Платонов «Котлован»
Повесть писалась в 1930 году. Вся страна, если верить тогдашним советским газетам, с энтузиазмом строила новое, социалистическое общество. Вроде осуществлялись мечты юности Андрея Платонова. А он – вот, написал одно из самых трагических своих произведений. И очень странно, что после такого текста остался жив. Ведь в год начала первой пятилетки он предрек в своей страшной и страшно ироничной повести крах всего советского проекта!
Ну, в самом деле, что такое «котлован», который роют рабочие в повести – и к этому беспродышному рытью сводится вся их жизнь? Это основание для фундамента будущего «общепролетарского дома». Грядущее обещано им такое светлое, что для его приближения ни своей, ни чужой жизни совершенно не жалко. Советский проект и строился на вечном обещании прекрасного «завтра», во имя которого нужно принести любые жертвы прямо сейчас. Однако Платонов, сам в юности разделивший все утопические идеи революции, «усомнился» в этом проекте. Неслучайно главный герой повести Вощев носит фамилию, которую можно произвести от слов «вотще», «тщетно». Он, Вощев, ровесник автора, простой рабочий человек, который вдруг стал не руками работать, а задумываться. Ну, и ничего хорошего из этого у него не вышло…
Вереница колоритнейших героев пройдет перед нами. Это и «урод капитализма» Жачев (инвалид первой мировой войны), который, как пламя всеобщего пожара, носит в себе свое отчаяние и готов поджечь да хоть все; и работяга Чиклин, умеющий думать лишь руками; и злостный онанист-единоличник Козлов, попытавшийся (индивидуалист такой!) вырваться из общей нищеты посредством делания карьеры; и девочка Настя, которой рабочие как светлому «элементу будущего» устраивают постель в одном гробу, а «красный уголок» для игры в куклы – в другом. Просто кроме случайно найденных гробов другой мебели на стройке светлого будущего нет.
Котлован так и останется ямой, а Настя погибнет. Вотще будут принесены жертвы во имя светлого будущего. Так стоит ли нам и книжку про это читать?
Стоит, очень даже стоит! Потому что никто, как Платонов, не сумел в одном аккорде слить энтузиазм своего времени, его боль, его гнев, его святую простоту и бесконечную, трагическую сложность. И почти каждая фраза этой повести звучит как формула. Короче, за главным смысловым шифром раннесоветской эпохи – нам всем сюда, в эту повесть!
«– Я мог выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность.
– Счастье
«К бараку подошла музыка и заиграла особые жизненные звуки, в которых не было никакой мысли, но зато имелось ликующее предчувствие, приводившее тело Вощева в дребезжащее состояние радости… Музыка перестала, и жизнь осела во всех прежней тяжестью».
«– Некуда жить, вот и думаешь в голову».
«…устало длилось терпенье на свете, точно все живущее находилось где-то посредине времени и своего движения: начало его всеми забыто и конец неизвестен, осталось лишь направление. И Вощев ушел в одну открытую дорогу».
«Мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм!»
«Каждую новую директиву он читал с любопытством будущего наслаждения, точно подглядывал в страстные тайны взрослых, центральных людей».
«Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением».
Есть и счастье
А. П. Платонов «Река Потудань»
Тоска – чаще всего это чувство испытывают герои Андрея Платонова. Тоскуют они по куску хлеба, по идеалу, другому человеку, невозможности слиться с народом и природой, тоскуют по будущему, которое безусловно должно быть светлым и счастливым. Эту тоску не нужно путать со скукой: скука – бездеятельна, а у героев Платонова томление созидания. Об этом и самый знаменитый его рассказ «Река Потудань» (1937 г.) – рассказ о сугубо личном, даже интимном. «Трава опять отросла по набитым грунтовым дорогам гражданской войны, потому что война прекратилась». Идет по такой вот дороге красноармеец Никита Фирсов – домой возвращается. «Это был человек лет двадцати пяти от роду, со скромным, как бы постоянно опечаленным лицом – но это выражение его лица происходило, может быть, не от грусти, а от сдержанной доброты характера либо от обычной сосредоточенности молодости».
Он не был дома несколько лет и теперь видит все глазами взрослого человека, прошедшего войну: и постаревшего отца, и покосившиеся без призору домики. Видит и девушку Любу, дочь учительницы. Когда-то отец приходил с ним в гости к учительнице, думая жениться на женщине, да не решился. И теперь Никита томится любовью по ее дочери. Осиротев, Люба стала учиться на врача. Деталь времени: главы учебника она зубрит при свете печки, экономя на керосине. А зубрит – потому что учебники дефицитны, их в библиотеку возвращать надо, лишний раз с полки-то не возьмешь.
Кажется, ничто не мешает Никите и Любе жить вместе, быть счастливыми, наконец. Однако Никите не просто совладать со своим волнением. Даже после свадьбы он не может стать Любе мужем по-настоящему. И снова разлука, похожая для обоих на смерть!
Люба тяжело заболеет, а Никита об этом даже и знать не будет: убежит от позора далеко и сделается тем, кого сейчас мы зовем «бомжом».
Но эта история завершится счастливо. Вопреки обстоятельствам автор подарит своим героям то, что в жизни редко встречается. Ну, и конечно, время, эпоха, которая словно прозрачной стала от голода, у которой голова от голода кружится (но и от надежд!) – приметы этого времени Платонов передает удивительно бережно, трепетно, ведь в начале 20-х и он был юн, и он так верил в возможность обманувшего его счастья!..