Юность Лагардера
Шрифт:
Словно во сне, отец и дочь перешагнули порог вертепа Злой Феи… Его темные закопченные стены и густой полумрак показались им поистине версальскими покоями. Они не замечали ни прокуренного зала с черными от сажи покосившимися балками перекрытий, ни длинных засаленных столов, за которыми теснились пьяные посетители, ни многочисленных кувшинов с вином и сикерой — напитком, столь любимым древними галлами [24] .
Как завороженные, они ни на что не обращали внимания: голод, этот жестокий господин, запретил им думать о чем-либо ином, кроме еды.
24
римское
Если бы они не были так страшно голодны, если бы жуткая усталость своим тяжким грузом не навалилась на их чувства и разум, они, без сомнения, едва переступив порог сего злачного заведения, тут же ринулись бы обратно, не в состоянии вдыхать душный, словно насыщенный ядовитыми парами воздух и слушать какофонию ужасных звуков, издаваемых полупьяными посетителями: разочарованные возгласы неудачливых игроков, восторженные вопли тех, кому удалось сорвать куш, крики и ругань спорщиков, пьяную похвальбу завсегдатаев…
Резко пахло табаком, кислым пивом, человеческим потом и сыромятной кожей, что делало царившую вокруг атмосферу еще более отвратительной. Однако среди всех этих неприятных запахов ноздри наших героев улавливали лишь сладостный запах жареной дичи.
Страшная слабость охватила обоих, отца и дочь. Ноги у них подкашивались, и, если бы Эстафе, этот вечный зубоскал, молчаливый лишь до поры до времени, не указал им в глубине помещения стол и две скамейки, они, быть может, упали бы прямо у порога, так подействовал на них давно забытый аромат жаркого.
Усадив своих гостей, для чего ему пришлось изрядно поработать локтями, пробираясь самому и ведя за собой отца и дочь к отведенному им столику, наемник кликнул служанку — рыхлую нескладную женщину, жирную, неповоротливую, рыжую и одноглазую.
— Эй, Марион, живей подавай обед! И пусть они там, на кухне, поторопятся!
И так как в ответ на его просьбу нагруженная тарелками и оловянными кружками толстуха издала лишь какое-то нечленораздельное мычание, он схватил ее за юбку, притянул к себе и прошипел прямо в нос:
— Скорее! Со мной гости Злой Феи!
После этих слов случилось чудо! Рыжая толстуха забегала и засуетилась так, будто у нее выросли десять рук и десять ног! В одно мгновение стол перед Оливье и Армель был накрыт словно для королевской трапезы — по крайней мере, беднягам показалось именно так. Посреди стола возвышалась супница из необожженной глины, рядом, в окружении оловянных стаканчиков, поместился кувшинчик вина из Сюрена.
— Ешь, Армель, ешь! — приговаривал Оливье, не имея более возможности сдержать слезы радости, катившиеся по его счастливому исхудалому лицу.
Благодаря специальному устройству, госпожа Миртиль холодным взором наблюдала за этим зрелищем, сама оставаясь незамеченной. Ее спальня в особняке Сен-Мара соседствовала с заброшенной сушильней, где прежде сыромятники развешивали для просушки свои кожи, и через специальное отверстие в стене особняка можно было видеть то, что происходит в нижнем зале «Сосущего теленка».
Ловкий Эстафе так усадил Оливье и Армель, чтобы они были на самом виду у тайно наблюдавшей за ними хозяйки.
— Ха-ха-ха! — смеялась Миртиль, чей острый взор позволял различать мельчайшие подробности разыгрывающейся у нее на глазах сцены. — Так, значит, достаточно одного
Однако чувство тревоги не покидало ее.
— Он в моих руках. Но что мне с ним сделать? Посмотрим… Здесь, то есть, я хочу сказать, в подвале этой сушильни, есть все, что позволит мне осуществить свою месть… насладиться ею… Разумеется, господам из Шатле об этом ничего неизвестно.
И злобный смех исказил правильные черты ее лица.
— Что ж, буду его допрашивать, не торопясь, час за часом, день за днем… У меня в доме найдутся все потребные для того инструменты. Я сумею распахнуть перед ним врата геенны огненной! Ах, я чуть не забыла про деревянную кобылу, этого великолепного скакуна с острой спиной, к которой, согласно давнему обычаю, будет привязан господин де Сов, в то время как к рукам и ногам его подвесят груз… У меня имеются также испанские сапоги, удивительные приспособления, сулящие медленную смерть самому крепкому здоровяку, ибо после того, как ему раздробят ноги, он уже не жилец… А как ловко Эстафе и Жоэль де Жюган с помощью обыкновенной воронки заливают в своих подопечных кипяток! Особенно же им нравится смотреть, как расплавленный свинец капает на живую плоть… Но я так редко доставляю им это удовольствие… Поистине, я готовлю им королевский подарок!
Ненависть госпожи Миртиль изобретала все новые и новые изощренные пытки, предназначенные для Оливье де Сова. Армель же, по ее замыслу, должна будет смотреть на страшные мучения отца, присутствовать при его агонии…
— А что, если я поменяю их местами? — спрашивала она себя. — Что, если я начну развлечение с этой тщедушной девчонки?
Однако непредвиденный случай дал мыслям черноокой супруги Годфруа Кокбара совершенно иное направление. Подвыпившие и буйные посетители «Сосущего теленка» неожиданно стали свидетелями удивительного поединка.
Не отрывая взора от специального смотрового отверстия, именуемого «соглядатаем», госпожа Миртиль увидела, как через зал прошел знаменитый бандит, один из тех, что часто появлялись на Ярмарке наемников, где продавцы за толстый кошелек готовы запродать не только свою шпагу, но и душу хоть самому дьяволу. Этот розовощекий и светловолосый Геркулес, один из тех немногих, кто осмеливался дерзко смотреть в глаза Жоэлю де Жюгану, только что встал из-за стола. Утирая рукавом усы, мокрые от пивной пены, он пребывал в прекрасном настроении, вызванном, по-видимому, обильным возлиянием, и, проходя мимо столика, где сидели Оливье и Армель, игриво дернул девчушку за волосы.
Побледневший Оливье сжал зубы, метнул на негодяя гневный взор и, преградив ему путь, взял его за шиворот и отвесил звонкую пощечину, прозвучавшую под сводами кабачка словно пушечный выстрел. Все эти действия заняли у шевалье де Сова не более тридцати секунд.
Тотчас же в дымной полутьме поднялся ужасный шум. Завсегдатаи питейного заведения, ставшего западней для отца и дочери, повскакивали со своих мест и взгромоздились на скамьи и столы.
Госпожа Миртиль от нетерпения кусала губы. Она была уверена, что Оливье только что подписал свой смертный приговор. Человек, чья правая щека все еще хранила следы пощечины шевалье, слыл самым искусным фехтовальщиком Парижа.