Юность Лагардера
Шрифт:
— Введите его, Жертро!
Дверь распахнулась, и бедный Оливье, ослепленный открывшейся перед ним картиной, невольно отступил на несколько шагов.
После всех испытаний последних дней, когда ему пришлось жестоко страдать при виде голодной дочери и голодать самому, переживать мучительный стыд, бродя по Ярмарке наемников в поисках того, кто пожелал бы заплатить ему за его искусство владеть шпагой, волноваться за Армель, находившуюся вместе с ним в «Сосущем теленке» среди всякого сброда, драться с опытнейшим фехтовальщиком Парижа и отражать атаки доброго десятка головорезов, — так вот, пройдя
В последний момент — из-за кокетства или же (как знать?) под натиском нахлынувших на нее воспоминаний о давней любви — Миртиль отказалась от седого парика и морщин, нарисованных на ее ослепительной белизны коже.
Совершенный по исполнению грим представил Оливье де Сову яркую блондинку с нежно-розовой кожей и слегка раскосыми глазами. Она ничем не напоминала мадемуазель Гримпарт, его возлюбленную из Ниора, жгучую брюнетку с огромными круглыми глазами и бледным матовым лицом. Голос прекрасной дамы также не пробудил в нем воспоминаний, ибо был низким и хрипловатым. Красавица протянула ему руку, унизанную перстнями, и сказала:
— Сударь, мне приятно было узнать, что я могу быть вам полезной.
С присущим ему изяществом Оливье поцеловал протянутую ему хорошенькую ручку, отчего сердце Злой Феи сжалось от пробудившихся в ней чувств.
(Отметим, между прочим, что едва дверь за шевалье де Совом закрылась, как Эстафе ретировался.)
— Садитесь, — пригласила Оливье госпожа Миртиль, грациозно опускаясь в кресло.
Молодой человек, которого бросало то в жар, то в холод, нерешительно сел на указанное ему канапе. Он беспрестанно спрашивал себя: «А не снится ли мне все это?»
Оливье де Сов был молод, отважен, горяч; он был мужчиной. Сейчас перед ним сидела очаровательная женщина, так разве мог он бесстрастно взирать на эти обнаженные руки, эту стройную шею, эти перламутровые плечи, эту ямку на груди, еле прикрытой кружевами? С тех пор как умерла его жена, он не знал женской ласки.
Поняв причину его замешательства, Миртиль возликовала. Она принадлежала к тому типу женщин, которые считают себя надежно защищенными от стрел Эроса и всегда бывают чрезвычайно удивлены, когда стрела эта ранит их в самое сердце.
Взгляд ее, устремленный на отца Армель, становился все нежнее.
«Если он решится взять эту крепость приступом, она падет без боя… — думала госпожа Миртиль. — Если он поцелует меня, я не смогу устоять… Тем хуже для него!»
Но Оливье уже взял себя в руки. Перед его внутренним взором вновь возник призрак нищеты. Голод, болезнь, заботы о хлебе насущном не способствуют служению Венере. Роскошь гостиной и ослепительная красота женщины плохо гармонировали с тем бедственным положением, в котором находился злосчастный дворянин из Пуату.
Сражаясь за самого себя, он мог быть уверен в победе; однако он не позволил этим мыслям одержать верх, твердо решив пожертвовать собой ради дочери, ибо жизнь его малышки зависела теперь от щедрот этой белокурой богини.
Страшная робость сковала все его члены. Доведенный до крайности, он, мужчина, вынужден был ради своего ребенка просить средств на пропитание.
Миртиль
Понимая, что шевалье не решится даже нарушить свое смиренное молчание, она, не забывая следить за своим голосом, заговорила первой:
— Я заметила вас, когда шла по Новому мосту. Ваш печальный вид тронул мое сердце. Женщины обладают даром ясновидения… Я поняла, что лишь непомерное бремя несчастий, обрушившихся на вас, могло заставить вас появиться на Ярмарке наемников, да еще вместе с ребенком ангельской красоты… Полагаю, это ваша дочь?
Безмолвные рыдания снова сдавили горло молодого человека, и он смог в ответ лишь кивнуть.
— Вы, конечно, дворянин? — продолжала расспрашивать Злая Фея. — И раз вы, попав в затруднительное положение, решились продавать вашу шпагу, значит, вы неплохо ею владеете?
Она замолчала; на губах ее играла загадочная улыбка. Оливье не подозревал, что она прекрасно осведомлена о его виртуозном владении клинком. И он ответил без хвастовства, но не без гордости:
— Сударыня, если бы я был родом из Гаскони, я стал бы долго распространяться на эту тему. Но я родился в Пуату, где бахвальство не в чести. Если вас интересуют мои таланты бретера, скажу одно: единственный, кто смог коснуться меня концом своей рапиры, был покойный Сирано де Бержерак, упокой Господь его душу!
Миртиль якобы невзначай выставила вперед правую ножку в изящной туфельке, оправила юбку, приоткрыв при этом точеную щиколотку, туго обтянутую шелковым, расшитым серебром чулком, и продолжила допрос.
— Нет ли у вас еще каких-то достоинств? Мне очень хочется помочь вам, но пока я не вижу, чем ваше умение обращаться со шпагой может быть мне полезным… У меня нет врагов, и я никого не собираюсь убивать!
— Сударыня, — произнес Оливье после недолгих колебаний, — ни одно поручение, сколь бы опасным оно ни было, не пугает меня… Вы можете также располагать мною на море, я немного разбираюсь в морском деле. В доказательство скажу, что я был арматором [34] , поэтому смогу быть неплохим матросом.
34
судовладелец либо же лицо, эксплуатирующее морское судно безотносительно к тому, принадлежит оно ему по праву собственности или нет. Арматор снаряжает судно в рейс, снабжает средствами, нанимает экипаж, приглашает капитана и несет ответственность за действия последнего
— Как интересно! — воскликнула коварная притворщица, и глаза ее заблестели.
На этот раз ее интерес был неподдельным. Прошлое Оливье де Сова — со времени его женитьбы и до вчерашнего дня — было ей неизвестно.
И Миртиль немедленно захотела выведать у него хотя бы какие-нибудь подробности.
— Мой тесть, господин Рамель, — объяснил Оливье, — был одним из самых богатых арматоров в Рошфоре. На его верфях строились превосходные парусные суда. У меня самого в Ла Рошели был баркас, на котором я часто выходил в открытый океан. Впрочем, я равно могу стоять у штурвала фрегатов Королевского флота.