Юность Лагардера
Шрифт:
Ах, какой трогательной была встреча крестной и крестницы!
Миртиль робко приблизилась, сделала три реверанса, а затем, потупившись, застыла на месте.
— Ну же, мое дорогое дитя, — сказала маркиза, — к чему столько церемоний! Дай мне обнять тебя!
— Ах, мадам! Ах, моя обожаемая крестная!
— Что такое? Ты плачешь? Отчего эти жемчужные капельки пролились из наших прекрасных глаз? Ах, как скверно, негодница!
Миртиль, упав на колени, зарылась лицом в юбку своей покровительницы. От ее рыданий разрывалось сердце.
Госпожа де Ментенон, по-матерински сняв шляпку с молодой женщины, стала нежно выговаривать ей,
— Ну же… ну… кто обидел мою крестницу?.. Мою дочку? Разве она не знает, что я рядом, что я всегда помогу и утешу?
— Ах, крестная, на меня свалилась беда! Даже не понимаю, чем я могла заслужить такое? Ведь это же несправедливо!
Маркиза, схватив за руки заплаканную Миртиль, заставила ее подняться и, усадив в кресло подле себя, весело произнесла:
— Вытрите свои глазки, моя дорогая! Я не люблю, когда вы плачете! Я хочу видеть вас красивой. Вот так… А теперь рассказывайте — все как на духу… К несчастью, у меня есть для вас только четверть часа… Король охотится в соседнем лесу и скоро вернется завтракать… Я немедленно оповещу Его Величество о невзгодах моей Миртиль…
«Прекрасно! — возрадовалась в душе Злая Фея. — Лучшего и пожелать нельзя… Так воспользуемся же случаем!»
Мы не станем вдаваться в подробности, дабы не утомлять читателя вздохами и жалобными причитаниями этой ужасной женщины. Она поведала крестной следующее: прошлым вечером в кабачок «Сосущий теленок» зашел поужинать некий молодой человек. Он явно искал ссоры и начал задирать безобидных посетителей… добрых, славных людей, которые никому не сделали зла. Среди них был один бретонский дворянин, бедный, но гордый и честный, общий любимец, весельчак и шутник, по имени Эстафе, или Меченый. Всех своих посетителей Миртиль знает много лет: они, хоть и носят шпагу, но терпеть не могут стычек и драк. К тому же, будучи преданы ей всем сердцем, они понимают, как пагубно могут отразиться подобные истории на репутации заведения.
Но этот забияка, словно сорвавшись с цепи, набросился на несчастного Эстафе со шпагой. За того вступились, однако все произошло слишком быстро. В наглого молодого человека будто вселился дьявол… Столы, скамьи, оловянные кувшины — все превратилось в орудие убийства. Наконец он расчистил себе дорогу к выходу, но успел-таки заколоть бедного Эстафе.
— Я спала и не слышала шума стычки… Мои друзья совершили тяжкую ошибку… Надо было сразу же предупредить ночную стражу, а они потеряли голову… Жоэль де Жюган и еще кто-то, решив, что их несчастный товарищ жив, понесли его в больницу. В это время по улице проходил патруль. Стражники увидели, что Эстафе отдал Богу душу, а их командир счел, что тело собираются бросить в Сену. Он не желал ничего слушать! Конечно, учитывая поздний час и подозрительное место… Я оказалась в отчаянном положении, мадам! Меня заставили подписать протокол! Мне грозят судебным преследованием! Если вы не заступитесь за меня, то не знаю, что со мной будет!
Госпоже де Ментенон с ангельски-доброй улыбкой подняла свою красивую руку.
— Успокойся, Миртиль, никто не станет тебя преследовать. Однако, насколько мне известно, король весьма раздражен тем, что в Долине Нищеты постоянно творятся какие-то темные дела… Тебе следует на время уехать к мужу в Гавр… Когда же эта страшная история забудется, ты снова откроешь свой кабачок, ибо, как ни грустно, это единственный для тебя
— Ах, мадам, уверяю вас, его положение плачевно как никогда! Война на море похоронила торговлю пряностями… Он ничего не может продать!
Маркиза продолжала:
— Его величество ненавидит дуэлянтов и всех тех, кто слишком легко пускает в ход шпагу. Так как же зовут человека, который убил твоего Эста…?
— Эстафе, крестная, по прозвищу Меченый. — И Миртиль, предвкушая сладость мести, кротко добавила: — Нападавший не скрыл от нас своего имени. Раздавая удары направо и налево, он выкрикивал: Лагардер!
— Лагардер? Король не забудет.
— Я и прежде много слышала об этом головорезе. Говорят, он убил, будучи солдатом, своего капитана, господина де Жевезе… А совсем недавно заколол герцога Мантуанского, если, конечно, верить слухам…
— Это дело было списано в архив, — заметила маркиза. — Оно обсуждалось при мне на Совете. Но это неважно! Повторяю тебе, милая, король не забудет этого Лагардера.
Крестная и крестница с нежностью расцеловались.
Аудиенция была окончена. За окнами раздавались голоса, слышался стук копыт: Людовик XIV приехал завтракать к жене. Во дворе Миртиль увидела, как король выходит из скромной черной кареты без гербов. Его окружало несколько дворян и егерей. Он был бледен и казался очень усталым. Сапоги его были запачканы грязью и кровью.
Направляясь в дом, он заметил Злую Фею и почтительно снял перед ней шляпу. Людовик приветствовал всех женщин: он был самым галантным мужчиной своего королевства.
Ему было в то время около шестидесяти лет, и он был по-прежнему очень красив. Небольшой рост слегка портил его — однако все затмевалось гордостью осанки, безмятежной ясностью облика, гармоничностью сложения и чарующим голосом. Богато одаренный природой, он сумел многого достичь благодаря тому, что строго следил за собой: его отличало изящество без жеманства и величие без высокомерия. Никто не мог превзойти его в обходительности, и даже отказывать он умел с такой любезностью, что зачастую это доставляло просившему удовольствие.
Его считают монархом, склонным к пышности и роскоши, но забывают, что он стремился к блеску ради величия Франции, а сам любил простоту и безыскусственность. В Марли для него не существовало требований этикета. В Сен-Сире он вел себя, как обыкновенный отец семейства.
Людовик Великий воздал должное завтраку, который ему подала госпожа де Ментенон. Он отличался неумеренным аппетитом — не столько по природной склонности, сколько из-за болезни. Король мог жевать с большим трудом: глупцы-дантисты вырвали у него большую часть зубов. Сверх того, он уже несколько лет страдал от солитера. Но больше всего его мучили невежественные врачи, которые постоянно прописывали ему то кровопускания, то клистиры, то промывания желудка.
Любой другой на его месте давно бы отправился в мир иной. Он же сносил все это с величайшим мужеством, ни на секунду не прекращая заниматься своим «королевским ремеслом».
Пока Людовик завтракал, маркиза говорила. Она не упустила ни единой, даже самой мелкой подробности из жизни воспитанниц, которым король оказывал покровительство. Он слушал жену довольно рассеянно. Когда же госпожа де Ментенон стала рассказывать о визите своей крестницы Миртиль, глаза Людовика XIV вспыхнули.
Он сказал с некоторым раздражением: