Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям
Шрифт:
– Заарестуют.
– Пусть только попробуют... Государь никому не простит испорченного праздника... Главное, не промахнуться в выборе соблазнителя... Вот, глянь, Павел Александрович... Подойдет он к моей нежной натуре?
– Типичный солдафон.
– А этот, Дмитрий Константинович, как? Смотрится вроде неплохо?
– Слишком меланхоличен.
– Ну, а против бравого Александра Михайловича будут возражения?
– Туповат-с.
– Зато каков его старший брат Николай Михайлович!
– Хлыщ заморский.
– Остен-Бакен, с каких это пор в тебе гнездится антимонархизм?
–
– Пафоса-то - на троих записных патриота хватит... Впрочем, признаки прогрессирующего вырождения императорской фамилии налицо, хотя и фотографическое... Что за страна? Что за правители? Отдаться некому.
– Чего с ними гадать?.. На роль жертвы сгодится любой.
– Обоснуй.
– Если у него "рыло в пуху", то обвинения лягут в унавоженную почву, если нет, то сработает боязнь компрометации...
– Правильно рассуждаешь - пусть отвечают скопом за грех.
– Только бы не заарестовали...
– Раскаркался... Завтра едем... Приходи провожать...
Когда Остап удалился, я долго еще раскладывал так и эдак кандидатов в соблазнители.
Слон, - думал я - Бендер, молодой, не щадящий ни себя, ни других слон, идущий в атаку без боязни обломать недавно прорезавшиеся бивни, слон, которому ни почем и облезлый хорохорящийся лев, и даже впавшая в мистицизм и кликушество львица с выводком благородных, но утративших хватку предков, львят, слон, не предполагающий цепей, вольеры в зоосаде, цирковой арены или лесоповала, слон, нагло расталкивающий на водопое и гордых заносчивых жирафов, и увальней-бегемотов, и тупых околоточных- носорогов, и презрительно фыркающих высокопоставленных гривасто-хвостатых антилоп-гну, и каторжных, с политической, окраской зебр, и прочую травоядножующую, парнокопытную, крупно - и мелкорогатую фауну.
А пасьянс все никак не сходился, пророча великомученику Остапу трудное житие...
Глава 9.
И НЕ ПЕТР, И НЕ ИЛЬИЧ, И НЕ ЧАЙКОВСКИЙ
"Удар состоялся"
О.Б.
Остап отсутствовал довольно прилично, хамски не сообщая о себе ничего, хотя клялся и божился на пристани высылать ежедневные открытки: если с видом на море - полный порядок, если - с горами - значит не очень-то вытанцовывается.
Я мысленно скорбел по истоптанному, растерзанному, попранному безжалостными жандармами телу...
Но вот тело вернулось: здоровенькое - здоровей не бывает - стиснуло меня, отпустило, изобразило руками Казбек с Эльбрусом и объявило, что оно - морально потерпевшее.
– Помнишь?
– Остап вздохнул полной грудью, и голос его приобрел заунывный оттенок разочарованного поэта.
– Помнишь, Коля Остен-Бакен, как, вдохновенно озаренный, отправлялся я на юбилейный шантаж?
– Помню, - ответил я с лирической, все понимающей грустью.
– Так забудь мой позор.
– Позор?
– Другое слово найти случившемуся трудновато... С первых шагов я ощутил злой рок!
– Рок?
– Издевательскую усмешку этой шлюхи - фортуны... Пароход отчаливает по
– Шпиками, которые выслеживали тебя по доносу твоей сожительницы, извиняюсь, покровительницы.
– Хуже... Гораздо хуже...
– Неужели ты подумал, что я настучал?
– Не с твоими способностями катать убедительные доносы... Так что и не пытайся в дальнейшем.
– Постараюсь, - пообещал я твердо.
– Лучше, Коля Остен-Бакен, угадай, о чем джентльмены спорили?
– Кому вздернуть тебя на рее?
– Романтика давно угасла, не оставив и копоти... Солнце наживы греет сердца... Мои нечаянные спутники рьяно спорили о распутной Ницце и не менее распутном Баден-Бадене.
– И тебя взволновала эта географическая дуэль?
– Каждый из них упрямо, в риторически выдержанных, тщательно аргументированных выражениях добивался Ниццы, и ни тот, ни другой не хотел уступать.
– Бедный, несчастный, невезучий Баден-Баден!
– И добавь... Бедный, несчастный, невезучий Бендер... Джентльмены-то готовились в соблазненные мальчики и бурно делили курорты, где могло их постигнуть сиятельное насилие.
– Нездоровая конкуренция!
– Вот имено - нездоровая... Впрочем я употребил к ретивым конкурентам весьма эффективное лекарство, после которого их в принудительном порядке посадили на диету и обеспечили покой.
– Ты сообщил капитану, что они собираются угнать пароход в Турцию?
– Нет, коварный Остен-Бакен, я поступил как истинный верноподанный гражданин, Сын Отечества, слуга Царя... Всего-навсего передал услышанный разговор капитану, густо краснея при этом и отворачивая глаза.
– Но при чем, здесь позор?
– Да при том, что в дальнейшем соблазненные мальчики стали попадаться чаще, чем полицейские чины, которых, в свою очередь, хватало за глаза. Среди мальчиков встречались немощные парализованные, в колясках стариканы и безногие бодрые инвалиды. Было около десятка слепых, трое немых и бессчетное количество застарелых сифилитиков, хрипящих и сипящих. И все наперебой хвастались своими близкими связями с великими князьями, и все грозились получить соответсвующую компенсацию. Естественно,: вся чистота и прелесть замысла была скомпрометирована этой неуемной, сворой гоняемой неутомимыми церберами с "селедками".
– Выходит, идея носилась в воздухе.
– Это не может служить оправданием... Неужели, думал я в минуты своего материализованного позора, неужели я такой же, как они, не сумевший выжать из трехсотлетия дома Романовых ничего путного...
– Тебя подвел вынужденный простой.
– Но времени для смывания позора и забвения неудачи вполне достаточно... Не будем ждать четырехсотлетия дома Романовых.
– Не будем!
– Я же не просто нежился. Я исправно штудировал родную историю и пришел к выводу: Рюриковичи куда занятней, чем Романовы.