Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям
Шрифт:
– Ждите ответа.
– "М"! Вы видели, он дернулся над "М".
– Внимательней.
– "Л"!
– Осталась последняя буква.
– Он не хочет больше показывать, не хочет!
– Терпение.
– "О"! Наконец-то. "О"!
– Надеюсь, речь духа вам понятна?
– Не очень.
– Он доверил мне огласить сие таинство.
– "М" - наверное," милый"...
– Я сказал.
– Да. Да.
– "Мойте рыло одеколоном". Царь всея Руси Иоанн Васильевич Грозный, собственной персоной.
– Но простите, молодой человек, разве в те времена знали одеколон?
– Чем же, по вашему, царь освежался после бритья?
– Но по-моему, у него как известно с картины Репина была борода.
– Я же не утверждал, что Иоанн Васильевич брил именно себя. Схватит, сердешный, топорик поострей и по щечкам, по щечкам, то псковским, то новгородским, то татарским... А после тщательного бритья, как водится, чарку одеколона, без закуси, в дружной компании опричников.
– Значит, Козлик изменяет?
– Увы, член лгать не приучен.
– Ну, я ему, побрею кое-что!..
Потрескивают свечи.
Остап утирает вафельным полотенцем трудовой предательский пот, орошающий лик пророка.
Я впускаю следующего.
Мелкий служащий, среднеоплачиваемой категории. Нервно подергивает узкие негусарские усики.
– Почему мне надоела сестра жены?
Член не скупясь выдает характеристику свояченице.
"Р", "Н", "В".
Остап вдохновенно:
– М-да, м-да, весьма тревожный смысл.
– Не жалейте подлеца.
– Очень тревожный смысл.
– Не томите, умоляю... Приму истину, как бы горька она не была.
– Разбилась...
– О, боже!
– Разбилась ночная ваза!
– Вдребезги?
– На мелкие осколки.
– Фаянсовая?
– Не хрустальная же.
– С синими цветочками и трещинкой на крышке?
– И с цветочками, и с трещинкой.
– Это ступенька на лестнице виновата, я предупреждал неоднократно, это ступенька.
– Да, процедура выноса закончилась печально.
– Но я же хотел попростецки, так сказать, по родственному...
Остап меняет фиолетовую безрукавку на желтую.
Остап торопливо выпивает стакан крепкого чаю с лимоном (три ложки сахара и ломтик в палец толщиной).
Остап поправляет царский член - бечевка издает струнный звук.
Толстая хохотушка, едва сдерживая распирающий ее смех, все никак не может обратиться к вращающемуся в экстазе духу с судьбоносным вопросом.
Мы терпеливы.
– Ой, батюшки, прямо и не знаю - к кому прислониться
Заканчивает вопрос прысканьем в ладошки.
Невозмутимый член выдает разборчивой невестушке.
"К", "Л", "С".
– Касторка - лучшее слабительное, - выпаливает Остап без раздумий.
– Ой, - заходится в смехе толстуха, - Ой... Ой...
Я протягиваю стакан с холодной водой (относительно) приготовленный для истерик и трансов.
Она фыркает, разбрызгивает воду.
Я начинаю подпирать ее к выходу.
– Швейцар-то мне милее краснорожего!
– кричит она на прощание.
– Милее!
Удовлетворенную сменяет смущающийся интеллигент.
– С точки зрения формальной логики, прослеживается дичайшая закономерность... Утром, извините, расцветаю по всем физиологическим и гигиеническим канонам, а вот с вечера, извините, вяленький и нет средства для приведения в состояние, извините, коитуса... Вот в чем вопрос?
Интеллигент долго, пристально, с завистью созерцает членовращение и уже в затухающей фазе едва наскребает три буквы - и все, как специально "П".
– П-п-е-е-е-гас, - произносит Остап напевно.
– Пырнул поэ-э-э-та!
– Извините, вы сказали - пырнул?
– Пырнул!
– голос Остап обрел нужную степень наглости и твердости, которых интеллигенты не переваривают.
– Пегас?
– Самый настоящий. С крыльями и хвостом.
– Извините, а чем пырнул?
– Разумеется, копытом.
– Но насколько я в курсе, копытом ля-га-ют-ся!
– Лошади, кобылы, мерины, стригунки, мустанги, одры, кони и пони, как установлено науками, производят болевое, защитное, агрессивное действие вышеназванным роговым наростом, а вот Пегас, источивший до остроты средневекового кинжала вдохновенные конечности о поэтический гранит неприступного Парнаса, - совсем другая масть.
– Убедили, убедили...
– Судя по вашей обиде за трудягу-Пегаса, вам неоднократно приходилось его седлать?
– Вот именно... Вы открыли мне глаза... Как же я упустил первопричину ежевечернего фиаско... Она же лежит на поверхности... Слепец! Именно ПЕГАС ПЫРНУЛ ПОЭТА!
– Стихотворством балуетесь?
– Регулярно.
– Лирикой?
– Да нет, все больше опусы гражданского звучания.
– Понятно... Пегасом можешь ты не быть, а жеребцом всегда обязан!
– Какое микроскопическое попадание... Я бы дня через три снова бы заглянул, извините, для углубления вопроса, не возражаете?