Юный свет
Шрифт:
– Она знала, чего она стоила. И вот однажды… Тут я достаточно громко покашлял, помахал перед ним подставкой и опять показал на часы. На этот раз он посмотрел, несколько оцепенело. Ставшие вдруг мрачными глаза, казалось, глядели из-под ресниц откуда-то из глубины. Он кивнул, расправил манжеты рубашки.
– Что такое, – встрепенулся Липпек, – вы чувствуете себя здесь неуютно? Только не огорчайте меня.
Отец решительно возразил.
– Парень прав, Герберт. Мне нужно еще проспаться. Желательно начать прямо сейчас.
– Чего? – удивленно воскликнула Маруша. – Сегодня же выходной.
Он
– А под землей – нет…
Вставая, он едва не задел головой люстру – стеклянные желтые плафоны были похожи на береты. В одном из них лежала монетка.
– Ну, тогда хотя бы по одной на посошок.
Липпек быстро наполнил рюмки.
– От фруктов только одна польза.
Маруша тоже встала, и он протянул всем рюмки, наполненные до краев. Наливка выплескивалась ему на пальцы, капала на пол. Качаясь, он положил мне руку на плечо, и я замер, подпирая его.
– Ну, друзья, ближе в круг, все вокруг, вот так, так-так.
Поднеся рюмку к губам, Маруша посмотрела на меня. В одной руке она держала свои туфли. Когда все трое выпили и один за другим поставили рюмки на стол, раздался такой же звук, как от ее шпилек по лестнице.
На свету цветы буквально пылали.
– Это летние георгины. – Наши тени накрыли их. В конце палисадника отец остановился, поправил галстук. – В деревне их было гораздо больше. Росли как сорняк.
Парочка слегка отстала. Они стояли и разговаривали в полутемном коридоре, где пахло ароматным кофе и свежеиспеченным кексом, а я шагал рядом с отцом, спрашивая его почти шепотом:
– А что все-таки его брат сделал с бриллиантами?
Отец растер в пальцах лепесток цветка.
– Понятия не имею. Это были всего лишь заготовки, продать их было невозможно. Даже на черном рынке не брали. А краденые алмазы никто обрабатывать не станет, во всяком случае, ни один ювелир. Я думаю, это был полный провал.
Маруша рассмеялась – звонкий хмельной смех с похрюкиванием в конце, но отец не обернулся. Он смотрел на другую сторону улицы, где в палисаднике застыли гномы. Один читал книгу. А Липпек обнял девушку рукой и нюхал ее волосы.
– И когда же?
Маруша хихикнула.
– Там видно будет…
Он обхватил ее, пытался под мышкой добраться до грудей, но она оттолкнула его, а отец уже открыл калитку. Еще у одного гномика в руках, вероятно, должна была быть чашка, но он держал только ручку. На тротуаре мы обернулись, и Липпек, в майке, вылезшей из штанов, помахал нам.
– Удачи!
Маруша послала ему воздушный поцелуй. Потом мы свернули на узкую, идущую немного в гору тропинку. Я шел последним, а она придерживала за собой ветки дрока, чтобы они не хлестали меня по лицу. Асфальт на велосипедной дорожке размягчился на жаре, ее каблуки оставляли на нем следы, а отец что-то тихо напевал, чего, в общем-то, никогда не делал. Звучало как бормотание, мелодию я так и не разобрал.
– Эй, – Маруша поправила блузку, надела очки, – я все-таки женщина и поэтому пойду в середине. – Она взяла нас под руки, отец замолчал и посмотрел на градирню. От Маруши пахло немного потом, смешавшимся с духами. Я вздохнул. На носу у нее тоже выступили маленькие капельки пота.
– Тебе понравился Липпек?
– Этот?
Она нежно рассмеялась, как будто
– О чем ты думаешь! Он слишком много пьет. А потом он мне по росту не подходит, слишком маленький. Ведь женщине всегда хочется прислониться, понимаешь? Если бы он был таким, как твой отец…
Он замотал головой.
– Что ты болтаешь? Мы с Гербертом одного роста.
– Но вы кажетесь выше. Может, потому что вы спокойнее.
– Что за ерунда!
Это прозвучало строго, он пытался сдержать усмешку. Но ее все равно было заметно.
Маруша слегка подпрыгнула.
– Может, споем?
– Чего?!
Я высвободил свою руку, а отец просто ничего не ответил. Закурил сигарету. Дым неподвижно висел в знойном послеполуденном воздухе. На горизонте маячил автобан.
Маруша обиженно надула губы. Красная помада осталась только в уголках рта.
– Отлично. Значит – нет. Ну, а анекдот кто-нибудь расскажет?
Опять никто не ответил. Я обрывал ветки по краям, а она посмотрела на отца.
– Ну, ведь вы – душа компании. Тогда расскажите хотя бы до конца про лошадь. Про эту кусачую кобылу…
– Только не это! Боже упаси! Лучше я анекдот расскажу.
– Правда? Тогда слушаем.
Я на минуту задумался.
– Короткий или длинный?
– Смешной.
– Ну, ладно… У одного мужика была огромная библиотека. И вот приходит к нему соседка и говорит: у вас такие классные книги. Можно мне взять одну почитать? Конечно, отвечает мужик. Но только читать будете тут. Он так сказал, потому что многие из розданных им книг не вернулись к нему назад.
Маруша подняла руку, расстегнула воротник.
– И это – анекдот?
– Погоди… Через пару дней он увидел свою соседку с новенькой газонокосилкой и говорит: какая клевая газонокосилка! Нельзя ли мне ею попользоваться? Пожалуйста, ответила соседка, но только косить будете здесь.
Маруша захихикала, но ее глаза были спрятаны под солнечными очками. А отец, который, наверное, меня вообще не слушал, провел мне рукой по волосам. Его запонка процарапала мне ухо. А он откашлялся и начал:
– Ее звали Луна. Как вспомню я об этом… В загон никто не входил. Это и в самом деле было опасно для жизни. Забор граничил с нашим огородом. По углам – предупреждающие таблички. Но однажды мы недоглядели. Мы рыхлили землю на грядках, как вдруг услышали лошадиное фырканье. Жена толкнула меня. Она была бледная как смерть. О, боже, прошептала она. Ребенок!
Он прополз под проволокой и заковылял к кобыле. Я хотел уже закричать: Юли, назад! Но это могло испугать животное и сделать его еще более агрессивным. Кобыла грозно била копытом, глядя на малыша. А жеребенок отскочил, убежал в конец загона. Мы подошли к забору и стали тихонько звать Юли. Но он сел на корточки, сорвал пару шампиньонов, а я тем временем прикидывал, не рвануть ли мне и не схватить его. Однако он был уже рядом с кобылой, которая, как ни странно, даже уши не прижала. Только хвост мотался из стороны в сторону, а сама она стояла и смотрела на моего сына. А у того и намека не было на страх. Он смеялся, бормотал Луна-Луна, протягивал ей грибы. Она ткнулась мордой в его ладонь, скинула их, но его не укусила. Жена впилась мне ногтями в руку и только повторяла: сделай что-нибудь! Ради бога, сделай!