Юрьев день
Шрифт:
Первые шесть раз я ему на эти вопросы добросовестно отвечал, как мог, честно, насколько получалось — логично. Получалось… довольно-таки не очень. Всегда в два главных момента упирался: первый — это, как узнал имена «топтуов» и адрес «управления»; а второй — деньги.
Как я сумел за один день заработать совокупно на всех своих затеях шестьсот двенадцать тысяч восемьсот сорок рублей. Местных рублей. Притом, что начинал «играть» с тысячи… Шестьсот «иксов» за день сделал!
И, что тут можно сказать? А ничего не скажешь.
Вот и я не придумал ничего логичного. Мне, когда первый раз этот
Про имена… тоже попадос. Сахар меня дёрнул тогда Борису Аркадьевичу их перечислить… по телефону… звонок которого записывался. Следователь мне потом эту запись даже послушать дал.
И попадос конкретный. Не расскажешь же им, что они мне их сами называли, когда я им поочерёдно каждому допрос устраивал. Для них же этого не существовало!
Так что, я прекрасно понимал, какая именно картинка в голове у Имперских следователей по моему поводу складывалась: «топтунов» мне сдали, деньги — взятка или оплата за работу. Что за работа? Помощь в организации покушения на сына Императора и собственного старшего брата.
Помог, деньги получил, после чего решил «соскочить с темы» и «кинуть» нанимателей. Или ещё в чём-то с ними не сошёлся, поэтому, когда сумел пережить попытку своего убийства на мосту (во всех подробностях заснятого дорожными камерами и видеорегистраторами проезжавших там в это время машин), позвонил Мамонту и слил их.
Логично? Абсолютно. Есть у меня хоть шанс опровергнуть это построение? Ни единого. В историю с «петлёй времени» никто не поверит. А, если поверят, то… лучше бы не поверили, право слово! Это тот самый случай, когда «живые позавидуют мертвым».
Поняв всё это, а оно дошло быстро, тем более что про деньги меня раньше спросили, чем про имена «топтунов», я просто отказался отвечать на этот вопрос — узнал и всё. Как? Вы так не сможете. Захотел очень.
И твёрдо в последующем стоял на этом. В показаниях более, все шесть раз не менял ни слова. На уточняющие вопросы отвечал. Но только чистую правду. Только то, что реально делал в этот день. Куда пошёл, что сделал, с кем говорил, то услышал, что сам ответил. И только правду: чтобы не запутаться. Правду-то я помню, а вот во лжи и фантазиях точно запутаюсь и буду на том подловлен.
Шесть раз. Шесть допросов. На седьмой я просто перестал отвечать совсем. Сидел напротив следователя и медитировал с тупым бараньим взглядом. Молча и непробиваемо. Даже, когда он кричать начал…
Потом меня всё-таки избили. Но примитивно, без огонька и фантазии. Просто, следак сходил ещё за двумя помощниками, меня сбили на пол и отпинали. Долго пинали. Больно. В следующий раз: двое на весу под плечи держали, а третий по почкам и печени бил… больно! Но, профессионально и очень аккуратно. Так, чтобы не убить и не покалечить. Чувствовалась рука мастера. В другой раз к стулу привязали и током пытали… тоже очень больно. Очень! Особенно, когда к гениталиям и глазам электроды подводили…
А я терпел и молчал. Учился «управлять болью» и… медитировать. Отстраняться от ощущений тела. От эмоций и мыслей. Получалось… с переменным успехом.
Да ни хрена не получалось! Орал я, как резаный… но на вопросы, всё равно, не отвечал. Так как… бессмысленно это.
Потом ещё водой пытали — классика: тряпка на лицо и вода сверху льётся, пока захлёбываться ей не начнёшь.
Да и что они мне сделают? Ну, крое этих пыток? Запрут здесь пожизненно? Ладно — не вопрос, запирайте. Тот самый вариант, когда у меня будут дополнительные двенадцать часов плюсом к моей основной писательской жизни.
Казнят? Я это уже проходил — не страшно. Даже, если больше не «оживу». Всё равно не страшно. У меня моя вторая жизнь останется.
Нечем им меня напугать, на самом-то деле. Того, кто больше двух сотен раз умер, же не напугать.
«Нет у вас методов против Кости Сапрыкина! Нету!»
Можно похорохориться, когда точно понимаешь, что серьёзно за тебя не брались. И, вряд ли, возьмутся. А допросы эти, белая комната… ну, так, просто, порядок такой. Никому я, так-то, и нафиг не нужен. Даже, если пособник. Даже, если и вправду, мне заплатили таким вот стрёмным образом, подставив им дальше некуда. Что с меня возьмёшь? Кого я, кроме Семёновой и Маверика знаю? Тем более, что я их уже и так слил. Деньги? Так, если их вот так вот до рубля уже посчитали, то, по-любому, они уже конфискованы. Нет их у меня. Нечего с меня больше брать.
Так то, рано или поздно, им надоест со мной возиться. Белая комната кончится. Вынесут, наконец, какое-то итоговое по мне решение. И уже в зависимости от того, какое оно будет, буду уже что-то делать, что-то решать. Пока же: надо пользоваться всеми плюсами моего положения. Это ведь уникальный опыт! Такой, который ты нигде в другом месте не сможешь получить. Где ты ещё пройдёшь закалку и психологический тренинг пытками, точно зная, что работают профессионалы, головой отвечающие за твою тушку, которым её целой и работоспособной ещё, под роспись, сдать надо будет?
Так что, периодически, приходили, снова прашивали, снова били… пытки, в основном, повторялись. Особой фантазией исполнители не отличались. Без огонька работали. Добросовестно, но рутинно.
Один раз дрянь какую-то вкололи, от которой я, наверное, «помягчеть и поплыть» должен был. Угу! Должен был. «Отъехал» я от неё сразу, еле откачали. Больше, после этого с химией не экспериментировали. Говорю же: не серьёзно это всё. Им мою тушку ещё сдавать. Кому — не знаю. Но, уверен — точно «под роспись»! Вот и осторожничают.
Подросток бы этого не понял. Подросток бы за чистую монету всё принял. А я… ну, в нашей армии ведь тоже для особо ценных специалистов курсы психологической закалки устраивают. Заранее, так сказать, готовят. Сам я их не проходил, конечно — для офицеров они. Но видеть, как это делается, видел. И помню, как эти проводильщики над каждым внеплановым обмороком подопечного тряслись. Сколько им макулатуры за каждую лишнюю трещину в рёбрах отписывать приходилось. И глаза их видел. Глаза «проводильщиков». У этих ребят, что теперь со мной работали, такие же глаза были. Узнаваемые.