Юрий долгорукий
Шрифт:
– Ещё не время, Иваница. Не раз уже говорил тебе. Вот устроимся в Киеве, тогда попрошу тебя сделать одну и другую услугу. А пока - мы вызволенные из поруба, нам нужно подкрепить свои силы, забыть обо всём, чего натерпелись.
– И про Долгорукого забыть?
– Он сам напомнит о себе. И будет это очень скоро.
– Потому и спрашиваю.
Они поехали к Кричку, и старик обрадовался их возвращению, как будто стали они ему родными за те несколько дней прошлой осени.
– Нашли своего князя?
– закричал он им навстречу, раскрасневшийся от огня, с огнём и жаром в каждой
– Своего нашли, - весьма двусмысленно ответил Дулеб. Потом объяснил: - Если считать, что каждый так или иначе должен искать себе князя, так мы с Иваницей нашли.
– Да ещё такого, который продержал нас эвон сколько в порубе! добавил Иваница.
– Видишь, какие славные выскочили?
– Вижу, да это не беда, лишь бы выскочили. Говорил ведь: зачем эти князья? Убивают один другого, ну и пусть. Простой человек простым живёт.
– Правда надобна всем, - сказал Дулеб.
– Правда вот здесь, в огне, - показал Кричко на доменицу.
– Да ещё в этих руках одни лишь мечи да стрелы. Какая же там правда?
– Железо делаешь для мечей?
– Не только для мечей. Косы, вилы, возы, ратовища бить дикого зверя. Человек живёт потребностями. На железе всё стоит. Не на мечах, а на железе. Вот и пекусь у пламени, обжигаюсь серой, словно тот иерей хитрый, имевший харю красную от обжорства, а чтобы в церкви появляться бледноватым для вящей божественности, перед службой окуривался серой. Да всё это басни. А вы с дороги. Идите в хижину, располагайтесь, а я к ужину приду.
Тремя возами прибыли к жилищу Кричка измазанные, задымлённые лесные люди, привезли древесный уголь для его доменицы. На головах у них были высокие острые шапки, едва ли не из липовой коры, вместо корзна на них были просмолённые дерюжки, а на ногах - сыромятные лычаки. Трудно было представить себе большую людскую нищету, нежели эта.
– Вот уж!
– вздохнул Иваница.
– Не увидишь - и не поверишь!
– Бывает и хуже, - сказал Дулеб.
– Есть ещё смолокуры, эта работа уже и вовсе проклятая. А прибыли от неё - ещё меньше. Как видишь, мир устроен не во всём целесообразно и совершенно. Да ты и сам имел случай убедиться в этом.
– Не беда: уж ежели и здесь, на этом лугу, на этой траве, так мне и не надо ничего!
– Одной травы мало.
– Разве я сказал только о траве? Лишь бы я был здесь да трава, а уж по ней походят чьи-то ноги, ноженьки!
Ужинали на том же самом дубовом пеньке, на котором прошлый раз обедали. По случаю возвращения своих давних знакомых и их, так сказать, спасения от гибели Кричко раздобыл пива и киевских сластей. Иваница, развеселённый возвращением и мыслью о встрече с Ойкой, пытался подзадоривать хозяина:
– Имеешь ремесло в руках, а хижина дырявая. Почто не ставишь дом дубовый, тёплый да светлый? Тогда бы пожили у тебя подольше, а так мой лекарь хочет вот удирать в Киев.
– С хоромами боярскими всё равно не потягаешься, а тут жить можно. Да думаешь: зачем? Жены нет. Сына, почитай, украли.
– Нашёлся твой сын, - спокойно сказал Дулеб, вытирая губы.
– Иваница и нашёл. Правда, повёл себя с ним не вельми учтиво.
– Я не знал ведь. Малость встряхнул его. Легонько так.
– Где же он?
– Кричко пытался казаться спокойным, но это ему не удавалось. Выдавал голос, выдавали своим дрожанием руки, выдавало напряжение, с которым он ждал ответа.
– В Суздале, - сказал Дулеб, - но может быть вскоре и в Киеве. Сын твой - человек вельми учёный. При самом князе Андрее, сыне Долгорукого, летописцем.
– Научился у монахов. Искусили они его то ли хлебом даровым, то ли, может, и учением. Потому как сызмальства любопытен был ко всему.
– Таков и ныне.
– Да мне всё равно. Он про отца забыл, забыл и я про него.
– Не забыл, - успокоил Кричка Иваница.
– Когда я встряхнул его, да спросил, чей он сын, да пригрозил отцом, так испугался сразу. Ты не всё ещё знаешь. Пускай тебе Дулеб скажет.
– А что, лекарь?
– Не хотел говорить, да уж начали, то нужно и до конца. Гнали мы след за убийцами в Суздальскую землю, и одним из тех возможных убийц должен был быть, выходит, твой сын Силька, бывший привратник из монастыря святого Феодора.
– Силька? Никогда так паскудно не звался! Был Михликом.
– В монастыре назвали Сильвестром, а кличут Силькой. Подозрение же на него бросил сам игумен монастырский Анания. Тогда ещё не знали, когда были у тебя, что это сын твой. Однако все наши подозрения оказались напрасными. Ни Силька, ни Кузьма Емец не виновны в убийстве, спровадили нас аж в Залесье лишь для того, видать, чтобы упала тень на князя Долгорукого, за это поплатились мы с Иваницей, просидев половину зимы, весну и лето в порубе и счастьем вызволились оттуда. Теперь прибыли снова в Киев, но уже не станем искать убийц. Знаем теперь с Иваницей, чего не хотим. Но ещё не сможем, наверное, сказать, чего же хотим в этом величайшем и счастливейшем городе.
– Это ты не знаешь, лекарь!
– воскликнул Иваница.
– Я же знаю вельми хорошо.
– Тоже не знаешь. Тебе лишь кажется, будто знаешь. Вскоре убедишься, что это не так. Ежели и знает кто, так это наш хозяин. Он привязан к своей работе, в ней - вся его жизнь. А нам суждено странствовать от одной души к другой, от одного сердца к другому, если же задерживаемся надолго, то это не всегда получается к нашей пользе. Однако в Киеве намерены пробыть подольше. Не захотели мы с Иваницей ехать на княжеский двор, не станем проситься и к кому-нибудь из бояр киевских, а где-нибудь на стороне поищем пристанища.
– Да живите у меня!
– Кричко был всё-таки рад, что сын его, хотя и оторванный от отца, может, навсегда, не замешан в убийстве, ибо какому же отцу хотелось иметь сына-убийцу?
– Тут вам тихо и спокойно. Наберётесь сил, острижёте свои бороды, станете похожими на людей. А в Киев можно хоть и каждый день. Сел на коня - и уже ты на торговище или где ещё.
– Пройдёт время, и нам нужно будет поселиться в самом городе, сказал Дулеб, - ибо события всё равно пойдут так, что заставят нас это сделать. А пока мы воспользуемся твоим гостеприимством. Всё тебе будет возмещено. Не скажу кем, ибо пока не могу этого сделать. Об этом не знает даже Иваница.