Юркины бумеранги
Шрифт:
Ловко согнав своих подопечных, девочка погнала их по дороге. Обернулась, и ее волосы описали золотой полукруг. Сказала, прищурив глаза:
– Приезжий небось?
– Небось, – тихо ответил Андрейка, дивясь странному слову. Оно показалось Андрейке обидным, насмешливым.
А тут еще какая-то старуха в цветастом платке крикнула на всю улицу:
– Ишь, Босоногая, напугала мальчонку! Сладу с тобой никакого нет!
Вечером поднялся сильный напористый ветер. Андрейка забрался на чердак. Чердак был щелястый, и ветер гудел
– Зоря, Зоря! Иди скорее, чего ты плетешься, как старуха дряхлая, позади всего стада?!
Грустно было Андрейке. Теперь эта девчонка всей деревне расскажет, как он гусей испугался.
«Чего с него взять, с городского!» – презрительно ответят ей мальчишки. И всё из-за каких-то гусей!
За ужином Андрейка спросил:
– Теть Тань, а почему вы гусей не держите?
– Еще чего не хватало! – всплеснула руками тетя Таня. – Итак с Наташкой еле справляемся. Да и не люблю я их. А чего это ты вдруг?
– Да так… – стараясь быть равнодушным, сказал Андрейка. – Встретил сегодня девчонку с гусями…
– Девочку, – поправила мама.
– А-а, это Леся Босоногая, Полинина внучка. Огонь-девчонка! Как с ней Полина справляется! Родители-то у нее деловые. Полинин-то сын, Пашка, сейчас рестораны в городе держит, а любезная его все по заграницам мотается, – говорила тетя Таня. – Дочке-то няньку наняли: она ее танцам обучала, языкам, музыке. Уморила, видать, девчушку, она к бабке-то и приехала. Одна, без вещей, в платьице легком. «Вот она я, – говорит, – если не хочешь, чтобы я по подвалам шлялась, бери к себе. Пожалей, раз бабка, а из дома я все равно сбегу». Шесть лет было девчонке. Полина туда-сюда, в город к сыну рванула, что, мол, ты, окаянный, делаешь? Но он ее, видно, уговорил, то ли деньгами, то ли жалостью, я уж не знаю. С тех пор здесь Леся и живет. С моей Наташкой в классе учится.
Тетя Таня рассказывала и проворно убирала со стола, накрывала к чаю. Поставила большие кружки, похожие на пиалы, варенье из ревеня, миску с румяными маленькими пирожками – с капустой, мясом и со щавелем.
– Да ладно, Полина-то еще молодая, крепкая, но была бы девочка как девочка, а то ведь согрешишь с такой. По весне пастухи взяли с собой (она ведь как заноза пристанет – не отвяжешься), вечером стадо встречаем, глядим, а Леська-то наша самого норовистого быка, Микуловского, оседлала и едет впереди всех! Микулов как увидел, чуть удар его не хватил, а она только смеется да за уши бычищу этого треплет. «Дядя Гриша, – говорит, – какой бык у вас лапочка!» Нашла «лапочку»!
Андрейка совсем скис.
Даже мама заметила:
– Что с тобой, Андрюша? Устал?
– Да… – промямлил тот в ответ. Не признаваться же, что перед этой самой Лесей сегодня гусей испугался. – А почему ее Босоногой зовут? – спросил он.
– Да бегает босиком до самых холодов. У нее уже подошвы как деревянные.
– Вот так девочка! – изумилась мама, обнимая Андрейку. – Как же она с быком совладала?
– Ну уж не знаю… – вздохнула тетя Таня. – Говорят, будто слово какое-то она знает. Да, наверное, просто страха у нее нет, животные ведь чувствуют, когда их боятся.
– Ох, – сказала мама, – бык, корова – это еще ладно, у них хоть глаза человеческие, а гуси… Гусей я сама боюсь.
– И не говори! У нас только Полина их и держит да еще Матерниковы. А Полине-то сын их привез, платит ей за гусей этих. У него в ресторанах гуси вроде как коронное блюдо. Так бы стала она их держать, как же! Мороки больше… Я их тоже боюсь: вылупятся на тебя и шипят, будто режут их.
Тетя Таня глянула в окно, сказала в сердцах:
– Когда же дождь будет? Земля вся сухая!
А Андрейка вздохнул украдкой: оттого, что мама и тетя Таня тоже боятся гусей, ему стало чуточку легче.
Ночью снился Андрейке дождь, сильный, хлесткий, но теплый.
Снилось ему, будто Леся Босоногая бежит по дороге под этим дождем, держит в руках большие лапти и, запрокинув голову, подставив лицо дождю и солнцу, смеется, щуря серо-зеленые глаза. А сам Андрейка стоит у калитки дома, где раньше баба Дарья жила и думает: «Зачем ей лапти, она же Босоногая?»
Увидела его Леся и кричит:
«Ты откуда взялся, синеглазый такой? Гусей-то небось боишься?»
«Боюсь», – признаётся Андрейка робко.
«А я слово знаю, меня бабка Дарья научила. Я слово волшебное скажу – и никто меня не тронет: ни зверь, ни человек».
«Баба Дарья умерла давно, врешь ты все!»
«Фью! – присвистнула Леся. – Много ты знаешь, синеглазик!»
Подбежала к нему Леся, схватила за руку и тащит на дорогу под дождь.
«Пойдем, я научу тебя по лужам бегать».
«Я умею, – сопротивляется Андрейка. – Лучше ты мне волшебное слово скажи».
«А вот ты меня догони – скажу!»
И бросилась бежать от Андрейки по лужам, поднимая мутные брызги, по траве, мокрой и скользкой, по деревянным тротуарам. Быстро бежала Леся, размахивая лаптями. Так и не догнал ее Андрейка, не узнал волшебного слова.
Загорланили петухи, сон скомкался и оборвался.
После завтрака мама сказала:
– Мы с тетей Таней съездим в Калиновку, к вечеру вернемся. Вы с Наташей хозяйничайте, хорошо?
Было совсем нехорошо, потому что Наташка придира и зануда, но Андрейка проситься в Калиновку не стал. Раз мама брать его не хочет, то и пожалуйста, не очень-то и хотелось!
Мама сказала только на прощание:
– Не печалься, Воробышек, мы скоро. И не забудь пообедать.
Наташка, конечно, сразу начала задаваться. Еще бы! Ведь она старше Андрейки на целый год! А выше – головы на две. Каланча…
– Я пойду за водой, а ты сходи на пруд, принеси песку, нам песок для кактусов нужен. Мама хочет кактусы посадить, а им необходима песчаная почва.
Будто Андрейка не знал, что кактусам нужно! Это ведь они с мамой привезли тете Тане целый кактусятник – штук пятнадцать кактусиных росточков, разных-преразных.