Южная страсть (Черная маска)
Шрифт:
— Но ваша нога…
— С ней все в порядке, но у меня есть другая часть тела, которой не так хорошо. Неужели вы не чувствуете хоть немного потребности… облегчить мою участь? Кроме того, должны же и вы когда-то созреть!
Летти закусила нижнюю губу, чтобы не дать ей растянуться в улыбке от его льстивого тона. И когда он, наклонившись, прижался губами к губам, она не стала сопротивляться…
На другом берегу реки Шипа ожидала оседланная лошадь. Летти не спрашивала, откуда она взялась, а он не объяснил. Она предпочла не размышлять о том, что он заранее спланировал, чем закончатся события этой ночи. В конце концов, может быть, он просто добрался до парома гораздо раньше
Скача рядом с ним в ночи, Летти подумывала, что, вполне возможно, тетушка Эм была права в отношении Шипа. Ничто из того, с чем она сталкивалась в последнее время, не давало никакого повода подумать, что он убийца. Может быть, Генри ошибся, введенный в заблуждение косвенными уликами? Преступником, которого он искал, был, очевидно, один из разбойников, о которых рассказывал Джонни. Не исключено, что этот человек иногда прятался под белой простыней, как Рыцари Белой Камелии, но так же готов был броситься на свою жертву и средь бела дня, если добыча казалась ему заслуживавшей того, чтобы рискнуть. Такое объяснение было вполне разумным…
«Оно кажется мне разумным, потому что я хочу этого! — подумала Летти. Ведь если Шип не проливал крови моего брата, то, значит, и я не делаю ничего дурного. Вот и все».
Летти взглянула на скакавшего рядом с ней высокого всадника. Если она и правда думает, что ее брат ошибался, ей надо попросить этого человека снять свой грим. Но она не могла этого сделать, и причина была не в Шипе, а в ней самой. Как бы она ни сгорала от любопытства, раскрытие этой тайны могло привести к ужасной неловкости. Возможно даже, ее совесть потребует поставить в известность власти. А если она не сделает этого, то будет чувствовать ответственность за все, что с этого момента совершит Шип. Хотя, конечно, то, что она не решилась спросить, кто он, ничего не меняло…
Наконец они подъехали к пруду Динка. Шип осадил лошадь, и Летти остановилась рядом с ним.
— Вы так молчаливы, — проговорил он тихо. — Все еще чувствуете за собой вину?
Его способность читать ее мысли всегда поражала Летти: ведь он был с ней едва знаком.
— Я так устроена, ничего не могу поделать.
— Только не надо этим гордиться.
— Гордиться?
— Ставить себе в вину то, что совершают другие люди, — точно такое же проявление высокомерия, как и заявление о собственной безупречности.
— Разве мы не несем ответственность за поступки других?
— Позвольте мне сказать откровенно, дорогая. Вы не несете никакой ответственности за то, что я сделал или сделаю в будущем.
— Но… ведь я могла остановить вас!
— Ради бога, попробуйте.
— Ну, и кто же из нас высокомерен?
Он потянулся к ней и поймал за руку.
— О, конечно, я. Но поможет ли это вам?
Ее раздражение улетучилось, но она не могла сказать ему не правду.
— Я не уверена, что поможет.
Рэнсом услышал в ее голосе боль и внезапно пожалел, что не имеет права излечить эту боль. Но по крайней мере он должен контролировать себя, чтобы лишний раз не сделать ей больно. К сожалению, все самые надежные инстинкты оставляли его, когда рядом была она. И с этим он ничего не мог поделать. Что ж, значит, надо постараться держаться от нее подальше.
— Здесь я с вами распрощаюсь. Если мы больше не увидимся…
У Летти вырвался приглушенный вздох, и она густо покраснела, опасаясь, что Шип мог его услышать. Он молчал так долго, что ей стало не по себе. Прилагая все силы, чтобы голос не дрогнул, она спросила:
— Так что же «если»?..
— Забудьте, — сказал он резко. — Забудьте то, что произошло между нами, и никогда не думайте об этом. Живите так, словно ничего не было.
— А вы так же намерены к этому относиться?
Рэнсом сжал ее руку на мгновение, потом поднял ее и прижался губам к ладони Летти.
— Нет, — усмехнулся он. — Но у меня же нет совести!
Это была ложь. Летти не сомневалась в этом, когда смотрела, как он уезжает. Она была меньше уверена, когда добралась до конюшни Сплендоры, и совсем потеряла уверенность, когда, наконец, оказалась в своей спальне. «Забудьте», — сказал он. Почему? Ради ее спокойствия? Или потому, что боялся, как бы она не рассказала о нем властям?
Летти грустно улыбнулась. Неужели он не понимает, что уж ее-то можно не опасаться? Она и подумать не могла подойти с этим к полковнику Уорду или к шерифу. Ведь ей пришлось бы рассказать, как к ней попали эти сведения и почему она может так подробно описать Шипа, его рост, телосложение и все остальное. Было и еще кое-что, что она действительно не хотела и не могла рассказать ни одной живой душе…
Аукцион, на котором распродавалось поместье Тайлеров, проводился жарким солнечным утром в конце июня. Торги должны были начаться в десять часов, но люди начали собираться вокруг дома с восходом солнца. К девяти часам, когда приехали тетушка Эм, Летти и Рэнсом с Лайонелом, на подъездной дорожке и по обочинам дороги на полмили в каждую сторону уже не было места, чтобы поставить фургон. Поэтому им пришлось идти пешком.
На веранде их встретило все семейство — Сэмюэл Тайлер с женой, Салли Энн с Питером, ее сестра с мужем и двумя маленькими детьми. Все женщины были в черном. Отец Салли Энн, мужчина с копной седых волос и густыми седеющими бровями, был бы похож на льва, если бы не его худоба. Он сидел, вцепившись в подлокотники кресла, глядя прямо перед собой, и сбросил свое оцепенение только для того, чтобы поприветствовать приехавших дам и пожать руку Рэнни. Миссис Тайлер, низенькая полная женщина с сохранившимися в седине белокурыми прядями, тепло обняла тетушку Эм и, улыбаясь сквозь слезы, поблагодарила ее за то, что пришла. Голоса звучали тихо, приглушенно, у большинства женщин в руках были носовые платки. Летти подумала, что их появление очень уж походит на визит соболезнования, да и служит той же самой цели — поддержать убитых горем.
Появилась бутылка хереса.
— Пусть этой проклятой саранче хотя бы не достанется мое вино, — заявил мистер Тайлер, разливая золотистый напиток и передавая гостям фужеры.
Они сидели, пили вино, разговаривали о погоде и делали вид, что не замечают людей, шатавшихся по дому у них за спиной или бродивших вдоль дорожки.
«Саквояжники» действительно налетели, как саранча, — именно у них в эти дни водились деньги. Они стайками входили в дом под руку со своими женами, достоинства у которых не было ни на гран; задирали носы, рассматривая не совсем чистокровных лошадей, и ухмылялись при виде экипажей с потрескавшейся кожей на сиденьях и потускневшей краской. Они по очереди усаживались в старинные кресла в стиле шератон, высматривали маркировку на днищах ваз, щелкали ногтями по хрусталю, проверяя, зазвенит ли он. Они удивлялись, как же можно зимой сохранять тепло в комнатах с такими высокими потолками, но в то же время соглашались, что эти комнаты оказались более удобными, чем можно было ожидать в нынешнюю жару. Они не могли сойтись во мнении о том, сколько чернокожих горничных необходимо нанять, чтобы в доме всегда была вытерта пыль, и пренебрежительно высказывались о мебели. С блокнотами и зажатыми в пальцах карандашами, сосредоточенно занимаясь подсчетами, они не спеша тянулись во двор к парадной лестнице, где должны были проходить торги.