Южное седло
Шрифт:
Вскоре мы дошли до «Трещины Ханта». Я спустился первым, страхуемый Ангтхаркеем. В порыве чрезмерного усердия он так натянул верёвку, что я двигался вниз резкими толчками, подобно кукле на шнурке. После сильного рывка я долетел до самого ледяного дна, отсюда нетрудный траверс вверх по снегу выводил на другую сторону. Шерпы храбро прошли по этому пути.
Одним из результатов нашей радиосвязи накануне было получение сведений о кошках. Так как было невозможно снабдить кошками всех шерпов, работающих на ледопаде, Джон просил меня отослать вниз кошки высотного отряда шерпов, поскольку путь по Цирку выглядел достаточно ровно и в течение недели кошки вряд ли понадобятся; в то же время идти без них на ледопад было бы безумием. Я шёл без кошек, чтобы проверить, можно ли так идти. В этот день шерпы на первых же ровных участках скользили в свежем снегу. Позднее при сухой погоде было легче проходить весь путь без кошек.
Пройдя расселину, мы все ещё находились прямо под нависающими ледяными сераками Западного плеча. Дорога естественно уходила вправо, к ровному снегу середины ледника. Я вытащил маркировочные флажки и начал их устанавливать. Когда мы впоследствии возвращались, сцена выглядела словно покрытая снегом площадка для гольфа. Виднелись лишь лунки от флагов. Приходилось без конца петлять, чтобы обойти гигантские, кажущиеся бездонными трещины, в которые мы с изумлением заглядывали или бросали куски льда, звякающие где-то в глубине и безмолвно исчезающие. Так мы шли вверх и вниз по малым и большим снежным буграм, зачастую поворачивая назад, чтобы обойти какую-то сверкающую голубизной преисподнюю, так что флаг, пройденный 20 минут назад, мог вдруг оказаться в нескольких метрах от вас. Наконец мы остановились перед подъемом в верхнюю часть Цирка.
Было безумно жарко. Грег снимал открывающуюся нашему взору панораму. Прямо перед нами, словно вставленная в раму, возвышалась 1200-метровая стена Лхоцзе, которую нам предстояло преодолеть: правая сторона Рамы — вертикальные черные и желтые прожилки скал Нупцзе, перемежающиеся прямыми лентами жирно поблескивающего под лучами солнца льда. Гребень Лхоцзе казался удивительно хрупким рядом с правильной черной пирамидой, властвующей теперь над всем бассейном,— это Эверест, западное ребро которого падало на 2,5 километра до самого ледника. Между этими двумя великанами повисло Южное Седло, словно верёвка для сушки белья над тускло светящейся ледяной стеной. Тем временем я снял с себя всю, какую только смог, одежду, оставшись в хлопчатобумажной тенниске, вязаной куртке, пижамных штанах и плаще. И все это время солнце издевалось над нами, словно мы были в парнике. Оно накапливало тепло в скалах Эвереста и Нупцзе, чтобы поджаривать нас в нижележащей печке. Я намазался толстым слоем мази и надеялся, что пот её не смоет. Что же касается головы, густая шевелюра и борода казались мне достаточной защитой. Головного убора я никогда не надевал.
К этому времени мы достигли правой (орографически левой) стороны ледника. Преодолевая 180-метровый подъём, известный как первая ступень в Верхнем Цирке, мы уходили влево, к ряду громадных трещин, которые нам предстояло обходить или пересекать по ненадежным снежным мостам, требующим тщательного зондирования ледорубом. Под конец трещин стало меньше. Мы находились теперь на ровной поверхности, ведшей, по-видимому, прямо к стене Лхоцзе. Было 12.30. Шерпы под комбинированным действием груза и жары начали увядать, и не было видно никаких признаков лагеря IV или группы Джона, по следам которой мы шли. Мы остановились и подкрепились шоколадом и финиками. Может быть, Джон в порыве энтузиазма ушел дальше, забыв указать, где находится лагерь IV. Ведь лагерь V должен был быть уже недалеко, и, если мы пойдем ещё дальше, между лагерями III и IV будет непропорционально длинный переход. Мы решили пройти ещё полчаса по плоскому участку и затем сбросить наши грузы.
Было 1.30, когда мы окончательно повернули назад. Шерпы лежали на снегу, тяжело дыша и глотая пригоршнями снег. Мы с Грегом обсуждали вопрос о том, что же будет в мае, если уже сейчас в полдень царит такая жара. Однако спуск оказал такое же влияние, как возбуждающий напиток. Мы спускались по леднику с трудом, но почти весело, пока не остановились, поджидая дне появившиеся наверху точки: Эд и Тенсинг. Они быстро подошли к нам и сообщили, что швейцарский лагерь IV находится в получасе хода выше того места, где мы оставили груз. Джон и Чарлз скоро спустятся, а они пойдут вниз, вплоть до Базового лагеря. Тенсинг нашел швейцарскую банку полузамерзшего апельсинового сока, самого восхитительного из всех мыслимых напитков. Все пошли вниз, причем теперь наши шерпы на плоском участке с небольшими буграми шли медленнее. Не доходя получаса до лагеря III, мы обнаружили в большой яме ниже наших следов все, что осталось от швейцарского лагеря III: два мешка, наполненные консервными банками. Взяв с собой Канча и Ангтхаркея, я спустился по склону, прошел через снежный мост и подошел к складу. Несчетное число банок пеммикана, пакеты с шотландской овсянкой, немного сыра и любимый швейцарцами «Санбол» — один из наиболее укрепляющих напитков. Мы захватили с собой сколько могли унести, и я составил список оставшегося. Экспедиция могла в крайнем случае прожить на одном пеммикане.
Сквозь снегопад, который искажал очертания каждой глыбы и увеличивал её размеры, так что казалось, само Западное плечо вот-вот свалится нам на голову, мы потащились дальше. Лагерь III достигли в 3.45, незадолго до прихода Джона и Чарлза.
Этот день имел важное значение. Проложена дорога от лагеря IV почти до лагеря V, который мог быть не более чем в часе хода выше. Учитывая усталость шерпов, мы максимум должны были на следующий день перебросить грузы с того места, где их оставили, до лагеря IV, исходя при этом из положения, что переход совершается с каждым разом легче и быстрее.
Запись одного дня
Рассмотрим в качестве примера обычный экспедиционный день, например день высотной транспортировки грузов. Мы с Грегом все ещё были в лагере III.
«Разбужены в 6.30 чашкой чаю. Лежу и малость читаю (тоже роскошь!) и наблюдаю, как капли падают с красной крыши палатки, стараясь зацепиться за мои волосы или бороду. Мешок покрыт снаружи ледяной коркой; некоторые вещи отсырели, в частности куртка, которую я использую в качестве подушки. Они должны высохнуть на солнце. Надевать куртку на ночь мне незачем, так как новозеландские спальные мешки достаточно теплые.
Вышли в семь. Небо серое, в Альпах сказали бы — снегопад. Но здесь мы, по-видимому, привыкли к хорошей погоде по утрам. Прямо напротив меня приветствует четкий треугольник Пумори, а у моих ног странный белый мир ледяных глыб и башен. Я сказал «глыб», хотя некоторые из них величиной с дредноут. Прекрасная гамма оттенков от зеленого и серого до кремового.
Завтрак в 7.15. Большое блюдо овсянки, которое сдобрил грейпнатсами. Грегу они слишком надоели в прошлом году. До настоящего времени мы оба отказывались от второго блюда — бекона. Другие блюда мы уничтожали весьма успешно. Только тушеное мясо яка, присланное сюда вчера, заставило нас капитулировать— настоящая подметка. После завтрака вылезаю вторично — навестить шерпов. Кое-кто нездоров: сильно болит голова или горло, просят кодеин. Сегодня очередь Пемба Норбу, который жалуется на мигрень и хочет остаться в лагере. Возможно, это и неплохо, так как все равно груза, принесенного вчера «низким» отрядом, хватает только на шестерых: палатки «Мид», кислородные баллоны, коробки с продуктами.
Мы связались и двинулись в путь. Я шёл впереди, а Грег вел вторую связку, чтобы быть в состоянии нас фотографировать. Мы вышли в девять, и, учитывая неизбежную возню с распределением грузов, нужно сказать, что это совсем не плохо. Обычно я выкладываю и подготовляю грузы примерно около восьми. Когда мы с Грегом вертим в руках верёвки, готовые к выходу, шерпы внезапно усаживаются и начинают поглощать порции тзампы. Покончив с едой, они вылезают и по-своему переналаживают грузы. Сегодня решено оставить Пемба Норбу, чтобы привести в порядок столовую. Мы пойдем вперед быстрее.
Итак, в девять мы выходим. Пазанг Дава идет вплотную за мной и держит в левой руке многочисленные верёвочные кольца. На узком снежном гребне шерпы все ещё без кошек скользят по размякшему снегу. Дорога после «трещины Джона» выглядит более чем когда-либо похожей на площадку для гольфа, где последняя лунка находится за подъемом далеко, вне пределов видимости. Когда мы наконец добираемся до вершины этого бугра, через два с половиной часа ходьбы от лагеря, солнце воистину обрушивается на нас. Кто бы мог подумать, что на 6400 метрах может быть так жарко! Расстояния в Гималаях обманчивы. Кажется, Что до следующего бугорка, укрывающего лагерь IV, несколько сот метров легкой прогулки. В действительности на это уходит целый час, и к концу мы пыхтим, как киты.