Южное седло
Шрифт:
У подножия крутого участка есть ровная площадка, на которой мы подвязали кошки. Небольшой желоб, ограниченный слева вертикальными ледяными стенами, позволил без особого труда набрать высоту. Каждая ступенька была заполнена снежной пылью, занесенной ветром, который начинал теперь бушевать. В лагере V было тихо и тепло. Теперь мне пришлось надеть свитер, а затем и штормовку. Пошли дальше. Первым шёл Эд. Очередным препятствием был траверс по снегу вокруг громадного горба. Здесь ступени были также засыпаны. Расчистив дорогу, мы сказали одному из шерпов, кажется Да Тенсингу, оставить тут верёвку, чтобы на обратном пути устроить перила. Выше крутой, наполненный снегом желоб вел к подножию того, что было действительно ключом этого участка. Со стены почти вертикально свисала верёвка. Посмотрев вверх и затем направо, я увидел что мы находимся как раз на правом склоне нашего ряда горбов. Еще правее можно было видеть сверкающий изгиб чаши, переходящий в сераки, обломки которых образовали внизу мощное нагромождение «колотого сахара».
Именно здесь швейцарцы навесили 130 метров перил, замененных нами верёвкой из манильской пеньки. При расчистке ступеней в нижней части крутого участка на головы нижестоящих валились сверху порядочные осколки. Лучше было немного переждать, пока связка Эда (Гиальен и Анг Намгиал) не скроется за перегибом, Ниже я хорошо мог регулировать свое дыхание в соответствии с темпом движения. Маленькая пауза, и жизнь приходит в равновесие; взгляд вниз, на сверкающую чистоту белых полей в Цирке, легкий рывок обернутой вокруг головки ледоруба верёвки – сигнал Да Тенсингу подходить ко мне. Подъем ноги, шаг вперед, руки счищают снег, нога нащупывает следующую ступеньку. Так или иначе мы находились уже примерно на 7000 метров, на высоте вполне почтенной гималайской вершины. Работа на такой высоте прерывает дыхание. Мы вполне могли оценить, какую выдающуюся работу выполнили Джордж и Анг Ниима, обеспечив безопасность и соорудив настоящую лестницу на чрезвычайно крутом участке, а также какими поразительными были усилия швейцарцев.
Метров через тридцать вышли на самую щеку, если можно так выразиться, нашего горба. Далее путь идет по диагонали влево, к невидимой пока что цели. Обычная техника движения заключалась в том, чтобы держать верёвку в правой руке, пробовать путь ледорубом и расчищать снег левой рукой. Это была тяжелая работа. Подниматься все время приходилось боком подобно крабу, и подъему, казалось, не будет конца. Наконец верёвка кончилась у крюка, её место занял нейлоновый репшнур.
Внезапно сквозь серое окружение блеснуло оранжевое пятно. Из палатки выглядывал, скаля зубы, Джордж, снимающий кинокамерой наши последние шаги. Это был его излюбленный трюк, примененный им несколькими днями ранее на Джоне, когда тот поднялся, чтобы его навестить. Снег был тогда очень глубоким, подъём тяжелым, и у Джона был соответствующий вид. Он выглядел именно так, как показывают гималайского восходителя в кино. Подняв голову и встретившись взглядом с беспощадной камерой, он пришел в шоковое состояние.
В лагере VI было место лишь для одной палатки. Это был небольшой выступ над горбом, защищенный от обстрела сверху изгибом серака. Таким образом, условия для уютной беседы были неподходящими. Мы стояли в снегу в довольно утомительной позе. После краткого отдыха Эд благородно решил перетащить для нас палатку, примус и прочее снаряжение вплоть до местоположения лагеря VII. Тут, стоя по-прежнему в снегу и стараясь не запутаться в бесчисленных верёвках, мы начали обсуждать весьма важный вопрос: не будет ли подъём от V до VII лагеря слишком длинным? Джорджу для первого подъема из VI в VII потребовалось пять с половиной часов, и, даже учитывая, что повторное восхождений всегда проще первого, переход все же очень длинен. Если мы считаем необходимым устройство промежуточного лагеря, надо прежде всего посоветоваться с Джоном.
Эд с тремя шерпами вышел в путь. Я осторожно обошел вокруг палатки, так как идущий вниз склон был слишком крут для человека в кошках. Через минуту, разрушив снежную площадку перед входом, я снял кошки. Мы втиснулись в палатку, и Анг Ниима приготовил чай
Несколько слов об Анг Нииме. На низких высотах он казался нам человеком, явно не приспособленным к делу. Однако в действительности он принадлежал к тем (а таких, может быть, немало), которые хорошо себя проявляют на высоте более 6000 метров, так как только здесь они обретают свое истинное «я»; они становятся не только более деятельными, они становятся намного лучше. В течение последних дней он вместе с Джорджем хорошо справлялся как с прокладыванием пути по льду, так и с лагерными обязанностями. Позднее он участвовал в заброске в самый верхний лагерь.
Мы сидели, разместившись как попало в палатке, и пили чай. Порывы ветра усилились, и стенки палатки хлопали над нашими головами. Первейшей задачей было обеспечение нормальной работы примуса. Несмотря на ветрозащитный экран, пламя трепетало и стремилось погаснуть при каждом порыве. Как я уже говорил, палатки «Мид» закрывались с обеих сторон рукавами, иначе говоря, цилиндрическим отверстием 200 мм в диаметре с аппендиксом длиной около 600 мм; после того как все влезали в палатку, аппендикс завязывался. Тесьма, завязывающая входы, порвалась, и мне пришлось барахтаться (поскольку моя сторона была как раз подветренная), пытаясь зажать рукав, когда я слышал, что начинается порыв ветра. Только поздно вечером пришла мне в голову мысль использовать в качестве завязки кусок ленты, свисающей с потолка. Однако и это оказалось неудобным. Когда нужно было выйти наружу, ленту приходилось отвязывать, а по возвращении она оказывалась потерянной и приходилось обрывать ещё кусок. А ведь запас ленты был ограниченный.
Несмотря на все, мы ухитрились наладить приготовление чая. К 4 часам вернулся забросивший за нас грузы Эд. Он дошел до лагеря VII за один час пятьдесят минут, и, по-видимому, этот рекорд так и остался непобитым. Когда он отправился в Передовой Базовый лагерь, ещё светило солнце, но воздух был холодным: едва высунешь голову из палатки, как пронзительные порывы ветра обжигают лицо.
Дел было по горло. В 5 часов Джордж начал бесконечный разговор по радио о промежуточном лагере и о других делах. Я решил набрать снега, но прошло, наверное, четверть часа, пока моё решение не претворилось в действие. Мне пришлось вылезать дважды, причем каждый раз это было связано со значительным усилием воли. Я решил сложить вырубленные мной ледяные осколки около входа, в зоне досягаемости. Казалось, я никогда не покончу с этой нудной работой. Через несколько минут я отступил, вполз на коленях на спальный мешок, засунул руки в карманы и стал бешено тереть их о бедра — примитивный способ, однако быстро восстанавливающий кровообращение. И тем не менее когда я вышел из палатки, то невольно остановился; сияющая передо мной красота была столь непреодолимой, что ворчание на холод казалось просто абсурдом. От нашего орлиного гнезда взор скользнул вниз, в самое необычайное в мире ущелье, где ровная белая река Цирка петляла в фантастическом мире черных контрфорсов. Далеко внизу виднелись игрушечные палатки лагеря V, лагерь VI выглядел как грязное пятно. Пумори (7137м) — великолепный задний план всей картины — посматривала теперь на нас как на равных себе. Ее конус ни в чем не уступал двум возвышающимся за ним великанам Чо-Ойу (8204 м) и Кьянчунг Канг (7900 м). Зачастую она (ибо Пумори, бесспорно, она) использовала значительную облачную завесу, чтобы закрыть неуклюжих мужланов. Над облаком тумана небо с заходящим солнцем отливало чистым серебром.
Пока мы дождались ужина, в палатке стало почти темно. Громадный ком снега давал в кастрюле при таянии лишь 10—12 мм воды, и кто-то должен был вылезать за новой порцией. Мы ели, полулежа на спальных мешках, рискованно балансируя различной утварью. Недостатком обеда в спальном мешке (если в силу гигиенических причин вы укладываетесь валетом) является большое расстояние между соседями. Чтобы вылезти за снегом или умыться, приходится прилагать большие усилия. К счастью, прибегать к последней процедуре на высоте приходится далеко не часто. За едой продолжалась беседа. Джордж весьма живо рассказал нам об испытаниях, которые выпали на его долю в связи со свежевыпавшим снегом. Я похвалил великолепную работу, выполненную его группой внизу. Очень быстро мы перешли на нестареющую тему — еду. Продуктов питания недостаточно, а штурмовых пайков слишком много.
Эти пайки были теперь разделены на упакованные в фольгу пакеты, в каждом из которых находился двухдневный запас таких продуктов, за которые никто не дрался. Поскольку грейпнатс и пеммикан (то и другое нас вполне устраивало) были исключены, основательной пищи было ещё меньше, чем раньше. «Каждую ночь,— сказал мне Джордж,— он устраивает скандал по радио, требуя вместо кислорода побольше консервов. Нам говорили, что на высотах 6700 метров есть не хочется, однако на деле аппетит у нас и не собирался пропадать так как мы слишком хорошо акклиматизировались. Во всяком случае сегодня мы притащили с собой несколько банок и, кроме того, прикончили остатки швейцарского бекона».
Ветер усиливался. Для нас было очевидным, что эта маленькая палатка, освещаемая трепещущим пламенем свечи, была единственной целью его преступных намерений. Моя импровизированная дверная лента хлопала, натягивалась и пропускала небольшие порции снега, сброшенного с верхних склонов. Далеко вверху, на Южном Седле, возникал заглушающий симфонию глубокий рев. Через минуту или две сильный шквал тяжело мчался по «траверсу», и затем тишина, пока воздух не начнет трепетать, как будто какой-то призрак высекает искры изо льда. Глухой звук — палатка встряхивается, бешено хлопает, и на неё со свистом обрушивается снежный заряд. С трудом приготовленная чашка кофе долго ждет, пока мы прислушиваемся. Наконец с грехом пополам кружки вымыты. На дне кастрюли лишь грязные капли. И вот блаженный миг: мы залезаем в спальные мешки.