Южное седло
Шрифт:
Эта ночь была необычайно ветрена, однако я крепко спал с 8.30 до 6.45, когда появился чай. Единственное, но и существенное неудобство, которое мне доставлял сон на высоте, заключалось по-прежнему в том, что нос был плотно заложен и в результате я дышал ртом.
У каждого выходящего из палатки глаза, как притянутые магнитом, поворачивались к стене Лхоцзе. Никаких признаков движения. Вскоре после девяти можно было видеть фигуру Джорджа Бенда, преодолевающего склоны под лагерем VI. Трое в лагере VII были невидимы. Только лишь после обеда, когда вернулся Джордж Бенд, мы узнали, что они лечили полученные накануне обморожения пальцев ног у Джорджа Лоу и пальцев рук у Майка и были вообще не в состоянии выйти из лагеря. Я снова стал советоваться с Джоном. Крепость по-прежнему не взята. Первый выход на заброску должен был начаться сегодня же.
Затем у меня был длительный разговор с Чарлзом Эвансом, единственным, как всегда, невозмутимым человеком среди встревоженных, не могущих оторваться от стены альпинистов. Я привожу здесь последний полученный мной отпечатанный на машинке документ. Отпечатан он был Джеймсом Моррисом для Джона и передан мне в Передовом базовом лагере. Подробности в части продовольствия добавлены Чарлзом.
Слова курсивом являются моими замечаниями, написанными карандашом и вставленными вместе с Чарлзом этим утром.
Этот документ доказывает помимо всего прочего тщательность проводимой Джоном подготовки, даже несмотря на то, что постельные принадлежности, не фигурирующие в списке, надувные матрацы и всякая прибавляющая вес мелочь чуть не вывели из строя мою группу. Следует объяснить, что баллоны Дрегера — это баллоны, оставленные швейцарцами в прошлом году. Когда стало известно, что таких баллонов много, часть даже выше Южного Седла, наша экспедиция решила изготовить кислородную аппаратуру, которая могла быть использована со швейцарскими баллонами.
Доставка этого груза наверх была моей обязанностью, и, не находя себе места, я бродил по лагерю, собирая время от времени шерпов, чтобы говорить им пламенные речи и требовать от них выполнения задачи. Как было бы благородно, если бы я мог об Эвересте говорить всегда в возвышенном стиле. Увы, моменты экстаза редки по сравнению с бесцветными часами, по сравнению с мрачными усилиями, прилагаемыми мной, чтобы оторваться от Николаса Никлби, которого я обычно читал, лежа на матраце, и активно решать какие-то пустяковые вопросы. Однако такая инерция не лишена хороших сторон. Я что-то не припомню, чтобы в Передовой Базе меня одолевали сомнения в моих способностях, как это было до отъезда из Англии: как тяжко я буду переносить холод и т.п. Все эти вопросы отпали как совершенно ненужные. Как я теперь понимаю, жизнь — это рутина, заполненная приемами пищи, вечной организацией чего-то и милой болтовней, а верхушка нашего разума весьма удобно откинута прочь. Я считал себя в то время в такой же форме, как и на уровне моря.
В это утро мы много фотографировали. Группы снимались в различных позах. Кроме того, британские и другие флаги заранее прикреплялись к ледорубам, чтобы быть развернутыми единым взмахом. Затем последовал ленч: два яйца на каждого, чудесный сыр Чеддер. Четыре яйца в день (ибо на завтрак было тоже по два яйца) в Западном Цирке, на высоте 6460 метров были ободряющим началом. После обеда, отвешивая с Тенсингом 6 килограммов тзампы для Южного Седла и ежедневные пайки по 600 граммов на человека, я физически чувствовал царящее вокруг состояние «безотлагательности».
Том что-то читал, Эд проверял аппарат Тенсинга, Чарлз Эванс, спокойный, как всегда, делал какие-то заметки, Джон с белым, как его кепка, лицом, покрытым толстым слоем глетчерной мази, с кем-то разговаривал, скашивая каждую минуту глаза наверх.
Шерпы топали вокруг в громоздких ботинках или, лежа в большой палатке, болтали. Механизм штурма был готов к старту, ближайшие дни должны выявить стартера.
Сразу после 4 часов вернулась группа Джорджа Бенда и рассказала нам о том, что делается на стене. В это время мы с Джоном собирались уже выйти вверх вслед за шерпами. Джон решил сопровождать меня до лагеря V как для того, чтобы проследить за моим дальнейшим подъемом, так и для того, чтобы испытать свой кислородный аппарат. Что касается моего аппарата, то мужества у меня не хватило, и я отложил его испытания на завтра. Хватит на один день. При двухлитровом расходе Джону идти было трудно, и он дважды, остановившись, просил меня отрегулировать аппарат. Даже при этих условиях мы дошли до лагеря V точно за час. Шерпы уже были там. Джон собирался решить некоторые задачи, относящиеся к радиосвязи, однако не смог добиться ни малейшего ответа от лагеря IV. Полный радужных надежд, я суетился вокруг предназначенных для заброски тюков, и в частности присоединил к своему станку восьмикилограммовый баллон. Как всегда бывает, что-то заедало, испытывая мои нервы, когда тяжелый баллон влезал в контейнер. Мои восемь шерпов разгрузились и занялись приготовлением пищи. Было 5.30. Хотя солнце нас ещё освещало, было холодно и ветрено. Мы с Джоном попрощались.
— Ладно, я сделаю все, что в моих силах,— сказал я.
— Если можете, Уилф, дойдите до Седла. Это наиболее важное, и все зависит от этого.
— Возможно, что мне не удастся поднять все грузы.
— Возьмите Ануллу и, если придется, идите один, как я уже говорил; тех, которые не смогут идти с вами, оставьте для Чарлза Уайли. С ним должно быть побольше людей. Здесь есть лишний аппарат, оставленный Джорджем Лоу, и Ануллу может им воспользоваться.
— Ладно, я достал для Ануллу маску Джорджа.
— Прекрасно, до свидания, Уилф, и счастливого пути! Мы будем наблюдать за вами.
— До свидания, Джон, счастливого спуска!
В этот вечер я записал в дневник:
«Солнце зашло, и стало очень холодно. Рад залезть с замерзшими пальцами в спальный мешок. Странное чувство одолевает меня при взгляде на Лхоцзе. Друг он или враг? Кто бы то ни был, он колоссален. Что-то мне немного одиноко и страшно».
Горная болезнь в лагере VII
Я встал в 6.30. Великая стена, оба ледяных склона выглядели по-прежнему неприступно грандиозными. На фоне голубого неба Контрфорс Женевцев резко выделялся рядом с черно-серым, в форме треугольника конусом Эвереста. С правой стороны этого конуса срывался, пропадая в бесконечной дали, снежный флаг.
Как всегда, я собирался выйти в 8.00, однако увидел, что шерпы всерьез занялись развлечением, поглощая порции кекса из тзампы. Я продолжал топтаться, размышляя о положительных сторонах терпения. Наступило 8.35, когда мы наконец начали подъём по тропе, припорошенной выпавшим накануне снегом.
Мы шли тремя связками. Я вел первую и надел на свой кислородный аппарат. Несколько слов об этой жизненно важной стороне «Плана». Обработку стены предполагалось проводить без кислорода. Однако мы с Чарлзом Уайли должны были пользоваться кислородом, так как кроме трудности пути мы должны были руководить шерпами, что требовало дополнительных сил, а заброску необходимо сделать во что бы то ни стало. Таким образом, я теперь пользовался выгодой от моей двойной роли — первооткрывателя и руководителя заброски. Для всех, за исключением двух штурмовых двоек открытые аппараты состояли из здоровенных черных баллонов, полученных от Королевских воздушных сил и весящих по 8,6 килограмма. Эти баллоны нужно было вставить и закрепить в держателях весьма легкого дюралевого станка. Штурмовой набор состоял из двух или даже трех баллонов, преимуществом которых было то, что их можно было поочередно выбрасывать после употребления.