Южное седло
Шрифт:
Во время акклиматизационного периода мы все потренировались в обращении с аппаратурой. Неудобством установки в такое утро была необходимость при диком холоде заворачивать гайки вентилей. Надев на спину станок и на лицо маску, надо было ещё присоединить трубку маски к трубке баллона. Все это было очень сложно.
Во время длительного траверса ниже лагеря VI ноша за плечами пыталась при каждом шаге сбросить меня вниз, в Цирк. Идти было трудно. Свежий снег замел все наши следы. Иногда я останавливался, чтобы вырубить новую ступеньку, но чаще крутизна была такой, что с трудом держалась нога с кошкой, если даже тело находилось в устойчивом равновесии. А с последним баллоны и рюкзак никак не хотели согласиться; взгляд вниз, в Цирк, по ту сторону холодного зеленого бугра, приводил в смятение. Подъем, правой рукой держусь за верёвку, несколько шагов — и остановка. Сзади меня шерпы, согнутые в три погибели, тяжело дышали, я же со
Мы провели около часа на открытом месте. Во-первых, потому, что шерпы были приведены в ужас от дополнительного груза в виде шести баллонов Дрегера и другой мелочи, который им надлежало здесь взять. Я подозреваю, что в тщательно составленном списке грузов были пропущены надувные матрацы, спальные мешки и личное снаряжение, что могло потянуть до 8 килограммов. Кроме того, мной было сказано Ануллу, моему сирдару, что до лагеря VI мы пойдем налегке, а здесь возьмем дополнительный груз. Но шерпы, живя по-детски настоящей минутой, видели только, что ноша не тяжелая, и, следовательно, путь будет легким. На стене меня охватила тревога при виде того, как тяжелы были грузы уже на первом участке. Теперь я ясно ощущал, с какой неприязнью шерпы смотрели на новый груз. Они сидели, менялись местами, пробовали баллоны и снова садились; при каждом движении верёвка безнадежно запутывалась.
Второй причиной нашей долгой остановки было странное уменьшение запаса кислорода. Я был удивлен, обнаружив, что за короткое время подъема давление в моем аппарате упало со 172 до 64 кг/кв. см. Утечка! Мне казалось, что я слышу легкое шипение из-под больших гаек у тыльной стороны баллонов. Но, увы! у меня не было большого ключа, чтобы их подтянуть. Однако здесь лежали в снегу два баллона, как я надеялся — полные. К сожалению, в этих черных баллонах R. A. F. нельзя было узнать давление, не смонтировав и не присоединив их, что для меня было не так просто. Оба баллона я медленно, с трудом установил на место, закрепив их по очереди в правильном положении. Оба оказались не лучше моего. Ничего не оставалось, как попробовать те, которые я, может быть, найду в лагере VII. Добираться туда мне придется с дефектным баллоном при расходе два литра на минуту. Маленькая группа, которая в конце концов сумела разобраться в верёвках, имела грустный вид. Мы поднимались очень медленно, остановки были часты. «Арам (отдых), сагиб» и вся группа падает, задыхаясь, на снег. Я нашел, что все это дело намного более утомительно, чем наше восхождение с Джорджем без кислорода, пошел на риск и увеличил подачу кислорода до 4 литров в минуту.
Перед последним сераком мы встретили спускающихся трех человек из группы Джорджа. Ужасные условия, царившие последние два дня на верхней части стены, исключали возможность подъема, а Джордж, проведший на стене девять полных дней, крайне нуждался в отдыхе. Единственным решением был рецепт Майка: «Спускаться ниже», что они и делали. Они сообщили мне, что мороз повредил пальцы рук у Майка и пальцы ног у Джорджа, кроме того, ещё более важным обстоятельством была нехватка керосина в лагере VII. А я как раз и не керосина из лагеря VI, рассчитывая, что его хватит наверху. «Вы, наверное, сможете подзанять из примусов, предназначенных для Южного Седла»,— промолвил нерешительно Джордж. Но ведь я знал, что запасы для Южного Седла неприкосновенны. Я посмотрел, как тащились связки шерпов; среди них лишь один человек был бодрым, как всегда. Анг Норбу в предшествующем году проделал для швейцарцев выдающуюся работу, однако осенью он перенес операцию и не мог подниматься подниматься на большие высоты. Он был местным жителем, а его сестра, пожилая «тетушка», была нашим лучшим носильщиком. Оба одинаково приземистые, плотные, сдержанные и абсолютно надежные. Я это приметил уже давно.
«Анг Норбу и Анг Дава I (был и второй Анг Дава), спускайтесь в лагерь VI и возьмите керосин»
Анг Норбу был готов через минуту. Анг Даве ничего не оставалось, как последовать его примеру. Я перетасовал связки, чтобы выделить для них верёвку. Они мужественно зашагали вниз вместе с группой Джорджа.
«Ждем вас вскоре в Лобуе»,— крикнул на прощание Майк.
Мы потащились дальше. Траверс через склон сераков усложнялся тяжелыми грузами. Несколько шагов и остановка. Тела согнуты вдвое. К счастью, ступени сейчас стали шире, однако навешенная верёвка никакой пользы не принесла. Что касается меня, я наслаждался кислородом, хорошо отдыхал, посматривал на часы и даже подгонял моих подопечных, забывая, что мой голос для них должен звучать, как голос слона с укутанной мордой. Когда мы добрались до лагеря, был 1.45. Оставалось ещё установить пирамидальную палатку и дополнительную палатку «Мид» — работа, всегда связанная с толкотней и неразберихой, но выполнялась она всеми весьма охотно, так как давала возможность
Сам я весьма медленно и с неожиданным удовольствием уничтожил целую банку сардин, неосторожно кем-то оставленную в боковом кармане палатки. Для пересохших губ и пустого желудка лучшего блюда в экспедиции не было. Я делал все страшно медленно. Расправа с сардинами длилась, пожалуй, минут двадцать. Как глубоко был прав Джордж, высказывая свой взгляд на высотную дилемму: чем больше ты работаешь, тем больше тебе надо еды; чем больше ты ешь, тем больше тебе хочется.
Я вышел на солнышко. Анг Норбу и Анг Дава II с керосином за спиной преодолевали последний склон. Других признаков жизни не было, так как остальные лежали бездыханные в палатках. Я побрел вокруг палаток, хлопая по задним торцам. «Сик хай?» (Все в порядке?) — «Бахут бимар, сагиб!» (Очень больны!) Я раздал все лечебные таблетки, которые имел. Затем вызвал Ануллу.
Ануллу был младшим братом Да Тенсинга. Возвратившись в предшествующем году из экспедиции на Чо-Ойу в Джарджилинг, он обрезал свою косичку в шерпском стиле и превратился в горожанина. Он, вероятно, делил рекорд выкуренных сигарет с Анг Ниимой, и все же это были наши лучшие два шерпа.
Я изложил задание на следующий день. Мы должны отобрать припасы для заброски наверх, и я произвел подгонку кислородного аппарата для Ануллу. Он надел маску Джорджа — она подошла. Пользуясь кислородом, Ануллу должен был вести одну группу, я — вторую.
У нас было шесть шерпов, специально отобранных Чарлзом Уайли для подъема на Седло, однако в связи с перегрузкой пойдут только те, кто будет прилично себя чувствовать. Я прекрасно себе представлял, насколько трудна комбинация заброски грузов с одновременным прокладыванием дороги. Если никто не может выйти, мы должны с Ануллу сконцентрировать свои усилия на выполнении второй задачи при условии, конечно, что кислородные аппараты будут в порядке.
Я занялся баллонами. Один за другим я переворачивал восьмикилограммовые баллоны, присоединяя их, отбирал. У всех из-под большой гайки на тыльной стороне баллона была как будто утечка. Что делать? Я перерыл свою палатку в поисках большого ключа. В отчаянии я прибег в урочный час к радиосвязи. Несколько обыденных посланий, затем: «Я включил все баллоны, и они все, кажется, протекают». Увы, радио — капризное создание. В этот момент «нарушение связи» было причиной бессонной ночи Тома Бурдиллона в лагере IV. Как истинный техник, он, конечно, заметил, что ничего не было сказано о том, что я выключил баллоны. Хорошо зная, что я весьма далек от механики, он сразу заподозрил, что я этого не сделал. Впоследствии мне рассказали, что Джон потратил остатки вечера, пытаясь как-то наладить связь.
Забыв про созданную мной панику, я меж тем занялся вплотную поглощением ужина, в который входили суп, лимонад в неограниченном количестве, печенье, сыр, шоколад и сгущенное молоко. Последнее мы либо высасывали из тюбика, либо намазывали, как джем. Ануллу, сидя у двери на корточках над примусом, занимался готовкой и, по-видимому, точно знал, где что лежит.
Солнце село, и стало очень холодно. Я начал было заполнять дневник и пытался даже удариться в поэзию, но, несмотря на перчатки, это стало невозможным. Слишком много времени я тратил на оттирание рук в спальном мешке, и думать уже было некогда. Около восьми я в последний раз вылез из палатки под свет луны и жестоких звезд. Эверест высился над нами, величественный, спокойный и миролюбивый, но все же насмехающийся над «нашими жалкими палатками». Только едва слышный гул, доносящийся с Западного плеча, предвещал появление ветра. Я почувствовал себя одиноким, подавленным неприступностью этой увенчанной звездами пирамиды.
Верхняя часть ледника Лхоцзе
Выйдя из палатки, я был поражен фантастическим золотым, сиянием, уже разлившимся над Пумори и другими вершинами ущелья; столь поражен, что даже в моем состоянии полусонного изумления осознал необходимость все запечатлеть и поплелся обратно за камерой. Мучительные поиски камеры ощупью показывают, насколько сильна была необходимость такого снимка. Я уже ранее предупредил Ануллу, что мы не выйдем слишком рано из-за опасности обморожения, поэтому я с чистой совестью нырнул обратно в палатку.