Южный полюс
Шрифт:
Но нас эта грозная картина не пугала. Темное пятнышко посреди хаоса внизу – наша палатка – внушало нам уверенность и силу. Не такие препятствия надо воздвигнуть на нашем пути, чтобы мы не нашли лазейку и не подыскали площадку для нашего крохотного жилища. Кругом гремело и рокотало. То с горы Нансена залп прозвучит, то еще с какой-нибудь. И вздымается в воздух снежная пыль. Горы явно сбрасывали зимние шубы, меняя их на более весенний наряд.
Мы стремглав скатились по склону к палатке. Наши товарищи, которые оставались в лагере, позаботились о том, чтобы все было в наилучшем порядке. Собаки лежали на солнце и посапывали. Они даже не пошевельнулись, когда мы затормозили рядом с ними. В палатке царила совсем тропическая жара. Солнце так и пекло красное полотнище. Примус гудел и сипел, в кастрюле булькало варево с пеммиканом. Больше всего на свете нам сейчас хотелось забраться в палатку, растянуться на спальнике и есть, пить, сколько влезет.
Новости у нас были неплохие: завтра – плато! Даже самим не верилось. Мы рассчитывали, что на подъем уйдет десять дней, а тут укладываемся в четыре. Таким образом, мы сэкономим уйму собачьего корма, ведь теперь можно лишних собак убить на шесть дней раньше. В этот день мы устроили в палатке настоящий пир. Нет, порции были не больше обычного, этого мы не смели себе позволить. Но при мысли о свежих собачьих котлетах, которые ожидали нас, когда мы поднимемся на плато, у нас заранее текли слюнки. Мы успели свыкнуться с мыслью о предстоящем убое, и это дело не представлялось нам таким жестоким. Мы уже подвели итог, решили, кто заслужил право пожить еще, а кто будет принесен в жертву. Между прочим, это было не так-то просто решить, все собаки трудились на славу.
Всю ночь не прекращался грохот, одна лавина сильнее другой обнажала склоны, которые были закрыты с незапамятных времен.
На следующий день, 21 ноября, мы поднялись и стартовали в обычное время, около восьми утра. Погода была отличная – ясно, безветренно. Туго пришлось нашим собакам – начинать день с восхождения на гребень. А они отменно справились со своей задачей. Мы не стали прибегать к двойным упряжкам. Снег, как и накануне, был тяжелый, и сани шли нескоро. Мы не пошли по вчерашнему следу, а взяли курс прямо туда, откуда решили начать восхождение. По мере приближения к горе Уле Энгельстада, под которой нам надо было пройти, чтобы попасть на рукав ледника между ней и горой Нансена, напряжение возрастало. Что мы увидим в верховье? Как переходит ледник в плато – плавно? Или он изрезан трещинами, не пройти? Гора Энгельстада уходит в сторону, просвет все шире… Неплохо, даже совсем хорошо; кажется, наше вчерашнее предположение оправдается.
И вот нам открылась вся панорама. Последняя часть подъема. И никаких помех. Но путь и долгий, и крутой. Мы решили остановиться и передохнуть, прежде чем начинать решающий штурм.
Мы остановились под самой горой Энгельстада на уютном, солнечном пятачке. И в виде исключения разрешили себе перекусить. Достали кухонный ящик, и вот уже примус гудит так, что сразу ясно: шоколад скоро поспеет. Райский напиток… Мы основательно упарились, во рту все пересохло. Разливал наш кок, Ханссен. Тщетно было просить его разливать поровну. Себе он взял только половину положенного, а вторую половину разделил между товарищами. И хотя он называл приготовленный им напиток шоколадом, мне трудно было ему поверить. Наш Ханссен расточительства не допускал. Это было сразу заметно по его шоколаду. Впрочем, людям, привыкшим смотреть на «хлеб и воду» как на лакомство, и такой шоколад казался райским напитком. А больше ничего на ленч не было подано. Хочешь чего поплотнее, сам добывай, никто не предложит. Хорошо тому, у кого остались галеты от первого завтрака.
Привал наш не затянулся. Странно, когда ты одет легко, достаточно постоять немного без движения, и уже озяб. Хотя было всего-то минус 20°, мы обрадовались, когда пришла пора снова двинуться в путь.
Последний подъем дался нам нелегко, особенно его первая половина. Мы не рассчитывали обойтись одинарной упряжкой, но все же решили сделать попытку. Что собаки, что каюры заслуживают самой высокой похвалы за это восхождение. И те и другие славно потрудились. Я до сих пор ясно представляю себе, как это было. Собаки словно понимали, что от них в последний раз требуется такое мощное усилие. Они буквально распластывались на снегу, цеплялись когтями и тащили сани вперед. Но они не могли обойтись без отдыха, и тогда нелегко приходилось каюрам. Не шуточное дело – снова и снова трогать с места тяжеленные сани. Да, помучились и люди, и собаки на этом подъеме! Но отряд упорно пробивался вперед дюйм за дюймом, и вот наконец самый крутой участок позади.
Дальше простирался отлогий склон, настолько простой, что его мы одолели без остановки. Впрочем, и тут пришлось потрудиться, и прошло немало времени, пока мы выбрались на плато южнее горы Энгельстада.
Каким же, каким оно будет, это плато? Мы представляли себе теряющуюся на юге обширную, гладкую равнину. Однако тут мы разочаровались. На юго-западе и вправду все ровно и гладко, но ведь нам не туда. А на юг уходили волны поперечных кряжей – то ли продолжение уходящего на юго-восток хребта, то ли звено, соединяющее его с плато.
Мы упрямо продолжали движение – не сдадимся, пока нашему взору не откроются просторы плато. Мы надеялись, что протянувшийся впереди отрог горы Дона Педро Кристоферсена будет последним. Здесь условия сразу изменились: слой рыхлого снега исчез, начали появляться заструги, особенно неприятные как раз на последнем гребешке. Они тянулись с юго-востока на северо-запад твердые как кремень, острые как нож. Сорвешься – не обрадуешься. Казалось бы, собаки в этот день достаточно потрудились и должны были устать. И однако последний гребень с этими коварными застругами их ничуть не озадачил. Катясь на прицепе за санями, мы лихо въехали на то, что посчитали началом плато, и в 8 вечера остановились.
Погода весь день стояла хорошая, мы были вполне довольны видимостью. Далеко на северо-запад уходила цепочка вершин, тот самый хребет, который мы видели с другой стороны. А вблизи – только гребни гор, о которых столько говорилось выше. Однако потом нам пришлось убедиться, сколь обманчиво здесь освещение. Как только мы стали на привал, я обратился к барометру. Результат (позднее подтвержденный гипсометром) – 3212 метров над уровнем моря. На всех одометрах была одна цифра – 17 миль, или 31 километр.
Подводя итог этому дню – 31 километр, при подъеме в 1800 метров, – видишь, на что способны хорошо тренированные собаки. И ведь сани еще оставались достаточно тяжелыми. Надо ли говорить что-нибудь еще, не достаточно ли одного этого факта?
На таком твердом снегу было трудно найти место для лагеря. Все же мы нашли его и поставили палатку. Как обычно, я принимал снаружи спальные мешки и личные вещи и наводил порядок внутри. Вот и кухонный ящик, и продукты на вечер и на утро. Но в этот день я быстрее обычного разжег примус и посильнее накачал его, надеясь его гудением заглушить выстрелы, которые вот-вот должны были последовать. 24 наших верных товарища и прилежных помощника были обречены на смерть. Жестоко, но иначе нельзя. Мы были готовы на все ради достижения своей цели. Каждый сам убьет тех из своих собак, на которых пал выбор.
Пеммикан в этот вечер закипел на редкость быстро, и я помешивал его особенно усердно. Грянул первый выстрел. Признаюсь, что я вздрогнул, хотя не отношу себя к числу нервных. Выстрел за выстрелом гулко раскатывался по плато. И каждый из этих зловещих звуков означал, что еще один наш верный слуга расстался с жизнью.
Прошло немало времени, прежде чем я услышал первый доклад о выполнении задачи… Каждый должен был разделать убитых собак и вынуть внутренности, чтобы мясо не испортилось. Величайшая осторожность необходима, иначе мясо станет непригодным для еды. Бльшую часть внутренностей тут же, еще горячими сожрали ненасытные товарищи убитых. Особенное рвение проявил Зверь из упряжки Вистинга. Его буквально раздуло после этого пиршества. Многие собаки сначала отказывались есть внутренности, но потом и они вошли во вкус.