Южный полюс
Шрифт:
Должно быть, солнце хорошо поработало здесь, пока мы были на юге, ибо некоторые из пирамидок совсем покосились, и большие сосульки ясно свидетельствовали о силе солнечных лучей. Пройдя около 40 километров, мы разбили лагерь около пирамидки, поставленной нами под склоном, у которого нас 26 ноября остановила пурга.
Пятница, 5 января, была для нас особенно волнующим днем. В этот день мы рассчитывали отыскать склад у Бойни. Запас отличного, свежего собачьего мяса был для нас чрезвычайно важен. И не только потому, что собаки уже научились отдавать ему предпочтение перед пеммиканом; самое главное – как замечательно оно шло им на пользу. Конечно, наш пеммикан заслуживает только хорошей оценки, лучшего мы не могли получить, но разнообразие в еде играет большую роль, мой опыт говорит, что для собак в таком долгом путешествии оно еще важнее, чем для людей. На моей памяти были случаи, когда собаки отказывались от пеммикана, вероятно, потому что он им приедался. В итоге, несмотря на обилие провианта, собаки тощали и слабели. В случаях, на которые я ссылаюсь, речь шла о пеммикане, приготовленном для людей, так что дело не в плохом качестве.
Мы начали переход рано утром, в четверть второго. Долго поспать не пришлось, мы стремились максимально использовать ясную погоду. Нам было известно по опыту, что в районе Бойни погода ненадежная. Расстояние от пирамидки до склада на Бойне мы знали по прошлому разу – 22 километра. На этом отрезке нами были поставлены только две вехи, так как мы считали, что при таком рельефе не запутаемся. Теперь мы убедились, что даже с пирамидками не так-то легко ориентироваться. Благодаря ясной погоде и острому зрению Ханссена, нам удалось отыскать обе пирамидки. Но что случилось с горами? Как я уже говорил, когда мы 21 ноября в первый раз вышли к Бойне, нам казалось, что видимость отличная. Я тогда засек наш подъем на плато между горами и тщательно записал все данные. И вот мы прошли последнюю пирамидку, приближаемся – по нашим расчетам – к Бойне, но совершенно не узнаем окружающей местности. В тот раз, 21 ноября, мы видели горы на западе и на севере, но они были далеко. Теперь весь этот сектор горизонта занят могучими горными массивами, которые словно нависают над ними. Что это значит? Наваждение? Ей-богу, в ту минуту я готов был поверить в нечистую силу. Я мог бы поклясться чем угодно, что впервые вижу этот ландшафт. Положенное число километров пройдено; судя по пирамидкам, мы должны быть на месте. Что за чудеса! В том направлении, где, по моим данным, должен был находиться наш подъем, мы видели теперь склон торчащей над плато совершенно неизвестной горы. По этому склону никак не спустишься. Только на северо-западе намечалось что-то похожее на спуск. Что-то вроде естественного понижения сбегало там к барьеру, который просматривался вдалеке. Мы остановились, чтобы обсудить ситуацию.
– Смотрите! – крикнул вдруг Ханссен. – Вон там уже кто-то проходил!
– Точно! – подхватил Вистинг. – Это же моя сломанная лыжа стоит, которую я воткнул у склада.
Так сломанная лыжа Вистинга выручила нас из неприятного положения. Хорошо, что он поставил ее там, – похвальная предусмотрительность. Мы направили в ту сторону бинокль и рядом с кучей снега, которая и была нашим складом, но которая легко могла бы ускользнуть от нашего внимания, отчетливо увидели торчавшую из снега лыжу. Окрыленные радостью, направились туда и, отшагав пять километров, вышли к складу.
Для нашего маленького отряда было настоящим праздником, когда мы удостоверились, что достигли пункта, который считали самым важным на всем обратном пути. Мы стремились сюда не столько ради провианта, сколько потому, что здесь начинался спуск с плато. Теперь, очутившись тут, мы еще больше, чем раньше, поняли, как это было необходимо. Ведь даже сейчас, точно зная по нашим записям, где берет начало спуск, мы его не видели. Казалось, плато упирается прямо в гору, никакого пути вниз нет. А компас упорно свидетельствовал, что должен быть проход, по которому мы сможем спуститься. Гора, к которой мы шли целый день, не узнавая ее, была горой Фритьофа Нансена. Надо же, как освещение преобразило местность!
Выйдя к складу, мы прежде всего взялись за собачьи туши. Нарубили большущие куски мяса и роздали их псам. Они даже слегка опешили – не привыкли получать такие порции. Три туши мы положили на сани, чтобы было чем прикармливать собак на спуске. Бойня и на сей раз приняла нас не особенно приветливо. Правда, такой бури, как в прошлый раз, не было, но свежий ветерок при температуре минус 23° после жарких дней пронизывал до костей, не располагая к тому, чтобы задерживаться тут больше, чем того требовала крайняя необходимость. Поэтому, как только собаки были накормлены и сани нагружены, мы тронулись дальше. Хотя на глаз уклон был незаметен, мы его сразу почувствовали. Сани сами ехали вниз, да с такой скоростью, что нам пришлось останавливаться и прилаживать тормоза на полозья. По мере нашего движения сплошная, по видимости, стена все больше расступалась, и наконец открылся старый, знакомый подъем. Вот и гора Уле Энгельстада, холодная, белая, – такая же, какой мы видели ее в первый раз. Огибая ее, мы очутились на том самом крутом склоне, где я по пути на юг так восхищался работой своих товарищей и собак. Теперь я смог еще лучше оценить крутизну этого подъема. Не один тормоз пришлось нам поставить, чтобы умерить бег саней. Но даже при «умеренной скорости» мы живо скатились вниз, и вот уже первый участок спуска на барьер позади. Чтобы избежать шквалов с плато, мы зашли с подветренной стороны горы Энгельстада и разбили лагерь, вполне довольные тем, что сделали за день.
Как и в прошлый раз, снег был глубокий и рыхлый, и мы не сразу подыскали подходящее место для палатки. Чувствовалось, что мы спустились на полкилометра и закрыты горами. Царило полное безветрие, и солнце пекло, как в жаркий летний день в Норвегии. Мне даже показалось, что здесь иначе дышится – как будто легче и приятнее. Но, может быть, я это только вообразил себе. В час ночи мы уже снова были в пути. Картина, которая представилась в это утро нашему взору, когда мы вышли из палатки, навсегда останется у нас в памяти. Палатка стояла в ущелье между горами Фритьофа Нансена и Уле Энгельстада. Солнце, уйдя на юг, было скрыто горой Энгельстада, поэтому наш лагерь находился в густой тени. А прямо напротив нас, блестя и переливаясь в лучах полуночного солнца, вздымала к небу свой великолепный ледяной пик гора Нансена. Ослепительно белый цвет постепенно, почти незаметно переходил в голубой, голубой – в синий, а синий все сильнее сгущался, пока не тонул в тени. В самом низу, у ледника Хейберга, гора сбрасывала фирновый покров, обнажая суровый, угрюмый склон. Гора Энгельстада лежала в тени, но над ее вершиной застыло чудесное, нежное перистое облачко, красное с золотым ободом. На склоне беспорядочно громоздились ледяные глыбы. Дальше к востоку высилась гора Дона Педро Кристоферсена, кое-где окутанная тенью, кое-где ярко освещенная. Удивительно прекрасное зрелище. А какая тишина… Словно стихии не смели посягать на это неповторимое чудо природы.
Этот район мы хорошо знали по прошлому разу, а потому шли напрямик, без обходов. Лавин было больше, чем тогда. Обвал следовал за обвалом. Дон Педро сбрасывал зимний наряд.
Снег был такой же – рыхлый и довольно глубокий. Но сани скользили под уклон хорошо. На гребешке, где начинался спуск на ледник, мы остановились и приняли меры предосторожности. Приладили тормоза на полозья, связали лыжные палки для крепости по две, чтобы можно было сразу остановиться, если вдруг на пути появится трещина. Впереди шли мы, лыжники. Снег на крутом склоне был идеальный, небольшой рыхлый пласт позволял хорошо управлять лыжами. Лихо скатившись вниз, мы уже через несколько минут очутились на леднике Хейберга. Каюры не могли развить такую же скорость. Они ехали по нашему следу, но крутизна вынуждала их соблюдать величайшую осторожность.
В этот вечер мы разбили лагерь там же, где стояли 19 ноября, на высоте около 900 метров над уровнем моря. Нам был виден весь ледник Хейберга и место, где он сливается с барьером. Он выглядел гладким и ровным, и мы решили идти по нему, вместо того, чтобы карабкаться через горы, как по пути на юг. Возможно, этот маршрут подлиннее, но мы должны пройти здесь намного скорее.
Теперь мы ввели новый распорядок. Долгий отдых стал для нас почти невыносимым, и мы решили непременно с ним покончить. Не менее важно было то, что разумный распорядок позволит нам сберечь много времени и поспеть домой на несколько дней раньше намеченного. Потолковав об этом, мы единодушно решили впредь делать так: проходим 15 миль, или 28 километров, отдыхаем шесть часов, затем встаем и снова проходим 28 километров и т. д. Это намного увеличит наш средний дневной переход. Этот порядок мы выдерживали до конца и в итоге сэкономили несколько дней.
Спускались по леднику Хейберга без затруднений. Только при его слиянии с барьером нам попалось несколько трещин, которые пришлось обходить. В семь утра 7 января мы остановились на скальном участке, простирающемся от ледника Хейберга на север. Мы еще не опознали гору, под которой стояли, – вполне естественно, ведь прежде мы видели ее с противоположной стороны. Однако мы знали, что находимся недалеко от нашего главного склада на 85°5 южной широты. Под вечер мы снова стартовали. С небольшого гребня, который мы пересекли вскоре после выхода, Бьоланд, как будто разглядел склад внизу на барьере. А затем показалась и гора Бетти, весь наш подъем. С биноклем мы убедились, что в самом деле видим склад там, где его заметил Бьоланд. Взяли курс на эту точку, и вот уже мы снова на барьере, после 51 дня на материке. Это было в 11 часов вечера 7 января. А начинали мы подъем 18 ноября.
Дойдя до склада, мы обнаружили, что все в полном порядке. Судя по всему, здесь было довольно жарко. Крепкое, высокое снежное сооружение под солнечными лучами растаяло и превратилось просто в кучу снега. Кубики пеммикана от солнца приняли самые причудливые формы. И конечно, прогоркли. Мы не мешкая погрузили провиант на сани, а здесь оставили часть одежды, которую не снимали на всем пути до полюса и обратно. Когда все было готово, двое пошли на гору Бетти, чтобы собрать там побольше различных геологических образцов. Одновременно была сооружена большая каменная пирамидка, в которой мы оставили бидон керосина (17 литров), две пачки спичек по 20 коробок в каждой и отчет о нашем походе. Возможно, когда-нибудь эти вещи кому-то пригодятся.