За час до полуночи (пер. Максима Дронова)
Шрифт:
Рядом с постом охраны на белом флагштоке бессильно повис флаг Объединенной Арабской Республики, а вдалеке трое мужчин и мальчик гнали из пустыни стадо овец в несколько сотен голов. Плотное облако пыли, поднятое стадом, подобно дыму, медленно окутывало деревню.
Картина вполне напоминала библейскую, откуда-нибудь из Ветхого Завета – за исключением, пожалуй, того, что один из пастухов нес автомат. Это что-нибудь да значило, однако я не мог догадаться, что именно. Господи, как же мне хотелось пить! Прикрыв глаза, я сделал несколько глубоких вдохов.
Из караулки показался Туфик с солдатской флягой в руке и направился в мою сторону. По его лицу градом тек пот. С трудом взгромоздившись на ящик, оставленный охранниками, он вставил флягу между моими зубами. Дав глотнуть, Туфик вылил остальную воду мне на голову.
– Будьте благоразумны, мистер Смит. Он скоро вернется. Обещайте мне. Совсем все испортите, если опять станете раздражать его понапрасну.
Туфик нетерпеливо уставился на меня, вытирая грязным платком струившийся по лицу пот. Я был заинтригован. Во-первых, он назвал меня «мистер», что произошло явно впервые; кроме этого, он почему-то тревожился за меня, и сильно тревожился. Все это показалось мне довольно странным, однако Хуссейни приехал до того, как я успел развить эту интересную мысль.
Разогнав овец на въезде в деревню, «лендровер» майора затормозил у караулки. Хуссейни вылез из машины и направился в мою сторону. Остановившись ярдах в десяти, он посмотрел на меня глазами, полными ненависти, затем резко развернулся и зашел в дом.
Овцы тем временем вошли в деревню, затопив пространство между домами, и побрели по площади, направляясь к водоему на другой стороне деревни. Замеченный мною ранее мальчишка был вертлявым и загорелым до черноты, лет десяти-одиннадцати на вид. Он бегал взад и вперед между овцами, посвистывая и хлопая в ладоши. Трое его напарников были типичными бедуинами в рваных накидках и закрывавших лицо бурнусах для защиты от пыли.
Пастухи прошли мимо, занятые своим делом. В неподвижном воздухе раздавался только перезвон колокольчиков. Было совсем тихо, солнце уже почти зашло за горизонт. Через каких-нибудь полчаса со стороны пирса покажется колонна заключенных.
Овцы толкались у воды, борясь за лучшее место; пастухи облокотились на изгородь, наблюдая за ними. Открылась дверь караулки, и появился Хуссейни в сопровождении двух солдат. Троица направились прямо в мою сторону. Они разрезали веревки, и я шлепнулся на землю, словно куча дерьма. Хуссейни что-то пробормотал, солдаты подняли меня и поволокли через площадь к дому Туфика.
Толстяк жил один, если не считать старухи, которая стирала и готовила ему еду. Дом также служил Туфику конторой, где он хранил немногочисленные официальные бумаги. В комнате стояли старый письменный стол и два колченогих стула.
Хуссейни пролаял какой-то приказ, и солдаты усадили меня на стул и крепко связали руки за спиной. Именно тогда я
– Ну что, еврей, – проговорил он, сгибая хлыст двумя руками, словно охотничий лук, – начнем с дюжины ударов. А там будет видно.
– Майор Хуссейни, – мягко произнес по-английски чей-то голос.
Хуссейни резко обернулся, я тоже поднял голову. В дверях стоял один из пастухов, правая рука которого поднялась к бурнусу и сдернула его, открыв загорелое лицо европейца, и показавшийся мне знакомым рот, который, казалось, был готов растянуться в улыбку – однако этого не произошло, – и серые, холодные, как лед, глаза.
– Шон? – выдохнул я. – Шон Берк? Не может быть...
– Может, Стейси, может.
Из-под рваной накидки показалась рука с «браунингом». Первый выстрел поразил Хуссейни в плечо, развернув майора в мою сторону, поэтому я мог видеть его лицо, и то, что на нем отражалось, когда он умирал. Вторая пуля оторвала ему часть затылка, пригвоздив тело к стене комнаты.
Двое солдат наблюдали за происходящим с расширенными от ужаса глазами, винтовки по-прежнему висели у них за плечами. Они умерли так же быстро, когда ствол автомата разбил стекло и срезал обоих двумя длинными очередями.
В комнате повисло напряженное молчание. Первым заговорил Туфик, с трудом выдавливая из себя слова:
– Я очень беспокоился, эффенди[2]. Думал, с вами что-то случилось, и вы уже не придете.
Берк не ответил, а медленно подошел и нагнулся надо мной.
– Стейси? – произнес он и дотронулся до моей щеки. – Стейси...
На его лице отразилась истинная боль, чего я раньше за ним не замечал, а затем Берка охватила та ужасная, убийственная ярость, в которой он был страшен. Повернувшись к Туфику, он прорычал:
– Что вы с ним сделали?
Туфик побелел.
– Что я сделал, эффенди? – пролепетал он. – Я же единственный, кто помогал вам.
– Я недоволен твоими расценками, приятель.
«Браунинг» приподнялся, Туфик в ужасе закричал и скрючился в углу. Я покачал головой и прошептал:
– Оставь его, Шон. Он мог оказаться и похуже. Забери-ка лучше меня отсюда.
Берк помедлил, и «браунинг» исчез в складках рваной накидки. Туфик обессиленно упал на колени и стал издавать слабые всхлипы.
* * *
Если бы я подумал хорошенько, то мог бы догадаться, кто были остальные двое. Пайет Джагер, южноафриканец – один из немногих, уцелевших из старой гвардии наемников со времен Катанги – и Легран, бывший стрелок Иностранного Легиона, завербованный Берком в Стенливилле, когда мы там переформировывались. Джагер сел за руль «лендровера», а Легран помог Шону дотащить меня и положить на заднее сиденье. Все было проделано быстро и без лишних слов – очевидно, что операция была продумана заранее.