За час до полуночи (пер. Максима Дронова)

Хиггинс Джек

Берк удивленно посмотрел на меня, и я рассказал, в чем дело. Он серьезно кивнул:

– Мне приходилось встречаться с подобного рода личностями.

Возникла пауза; ему, видимо, было нечего добавить. Я налил себе другую чашку и взял у Берка сигарету. Дым подействовал на мое горло, словно кислота, и я закашлялся.

Берк привстал, и на его лице отразилось беспокойство.

– Что с тобой? Что случилось?

Мне удалось подавить кашель, и я показал ему сигарету.

– Это то, без чего я так долго обходился. Кажется, что куришь первый раз в жизни.

Ничего, привыкну снова.

 

– А стоит ли начинать опять?

Я затянулся второй раз. Мне стало лучше, и я ухмыльнулся.

– Я согласен с Вольтером. Есть некоторые удовольствия, ради которых стоит сокращать себе жизнь.

Берк нахмурился и выбросил свою сигарету через перила веранды, как если бы пытался сохранить некий внутренний баланс, ведь то, что я сказал, шло вразрез с его собственными убеждениями. Мужчина по его понятиям – настоящий мужчина – должен быть абсолютно уверенным в себе, дисциплинированным созданием, способным контролировать свои чувства и сопротивляться мелким грешкам и страстишкам.

Он сидел, все еще хмурясь, и неподвижно глядел в пространство. Я внимательно наблюдал за ним. Шон Берк всегда являлся для меня олицетворением наилучшего, идеального бойца, из всех, кого я знал. Вечный солдат, Ахиллес без признаков какой-либо пяты. И все же под поверхностью скрывались неведомые глубины. Как я уже говорил, он редко улыбался – что-то темное затронуло его в прошлом и до сих пор не оставляло. Душой он по-прежнему принадлежал армии, регулярной армии – я был абсолютно уверен в этом. По логике вещей, Берк должен был сделать в ней ослепительную карьеру.

Во время короткого периода известности в Конго газеты детально описывали прошлое Берка. Родом из Ирландии, сын англо-ирландского священника-протестанта, который в свое время преданно воевал за республику, Берк семнадцати лет, во время Второй мировой войны, вступил в Ирландскую Гвардию и вскоре был переведен в десантный полк. Будучи молодым лейтенантом, получил под Арнемом медаль за отвагу, а капитаном во время действий в Малайзии – орден и звание майора. Так почему же он ушел из армии? Ни одна из газет не приводила на сей счет ни одного мало-мальски вразумительного объяснения. Сам Берк говорил, что армия просто стала чересчур скучна для него. Однако я все же видел одну статью, полную недосказаний и инсинуаций, которая наводила на другое толкование этого факта – возможность военного трибунала над Берком, если бы тот не ушел сам; трибунала, который выслал бы его из армии полностью опозоренным.

Я снова вспомнил нашу первую встречу в «Огнях Лиссабона». Что тогда Лола говорила про него? «Не мужчина. Серьезный во всем, кроме главного». Все может быть... Ведь в этом худшем из возможных миров случается всякое.

Но чего только не напишут в газетах! По крайней мере, в такое утро все мое существо отказывалось верить в грязные истории. Мир вокруг был прекрасен – мир снаружи Ямы. Здесь было так много тепла, света и воздуха, приятных звуков и солнца, что мозг отказывался принимать плохое.

Берк встал и облокотился на перила, глядя на море.

– Ничего

местечко, а?

Я кивнул.

– Кому принадлежит вилла?

– Его зовут Хоффер, Карл Хоффер.

– И кто же он такой, когда не спит?

– Австрийский финансист.

– Не могу сказать, что наслышан о нем.

– Все правильно. Он старается, чтобы его имя не попадало в газеты.

– Богат?

– Миллионер. Я имею в виду, миллионер по моим стандартам, а не по твоим понятиям янки. Кстати, когда тебя прихватили египтяне, ты вез его золото.

Весьма интересный факт. Миллионеры-финансисты, которые занимаются мелкой контрабандой золота, также редко встречались мне, как и голубые гуси. Герр Хоффер казался человеком не слишком определенных занятий.

– Где он сейчас?

– В Палермо, – ответил Берк несколько нетерпеливо – очевидно, задавая вопросы, я избавлял его от излишних объяснений.

ТЕПЕРЬ МНЕ СТАЛО ПОНЯТНЫМ ЗАМЕЧАНИЕ ПАЙЕТА НАСЧЕТ ДЕВУШЕК СИЦИЛИИ.

– Когда я очутился в самолете, то спросил тебя, куда мы направляемся, – сказал я. – Ты ответил, что первая остановка на Крите. Так значит вторая – на Сицилии?

– Стейси, нам предстоит заработать сто тысяч долларов на четверых плюс накладные расходы. – Берк снова уселся к столу, наклонившись вперед и так крепко сцепив пальцы, что костяшки побелели. – Что ты об этом думаешь?

– Работа? – сказал я. – Работа на Сицилии?

Берк кивнул:

– Дела всего на неделю. Но с тобой все будет значительно легче.

Картина начала постепенно проясняться у меня в голове.

– Со мной? Как с сицилийцем?

– Ты угадал. – Каждый раз, когда он становился возбужденным, ирландская кровь бросалась ему в лицо, как сливки всплывают на поверхность молока. – С твоими связями мы не должны прогореть. А без тебя у нас просто нет шансов.

– Очень интересно, – проговорил я. – Скажи-ка мне одну вещь, Шон. Где бы я сейчас находился, если бы не подвернулось это сицилийское дело? Если бы можно было обойтись без меня?

Берк уставился на меня, явно задетый за живое. Сейчас он напоминал бабочку, которую коллекционер пришпилил булавкой на доску. Он попытался что-то сказать, но, не найдя нужных слов, замолчал.

– Сволочь, – проговорил я. – Можешь засунуть эту сотню тысяч себе в задницу.

Его руки расцепились, непроизвольно сжавшись в кулаки, а лицо сделалось молочно-белым в соответствии с химической реакцией, происходившей в нем; в глубине серых глаз возникло замешательство.

– Мы прошли долгий путь со времен «Огней Лиссабона», не так ли, полковник? – Я поднялся, не дожидаясь ответа, и направился к себе в комнату, оставив Берка на веранде.

В затемненной спальне гнев накатил на меня с новой силой. У меня даже затряслись руки. Я вспотел и полез в ящик стола в поисках носового платка. Вместо него, однако, я обнаружил нечто другое. Пистолет был похож на тот, от которого меня избавили египтяне в ту памятную ночь тысячу лет назад – «смит-вессон» тридцать восьмого калибра с двухдюймовым стволом в открытой кожаной кобуре.