За чужую свободу
Шрифт:
– Я поручик Рейх, – ответил немец, – это единственное, что я скажу вам, больше я не отвечу ни на один вопрос.
– Я вас буду судить, поручик Рейх, – сурово сказал Соберсе. – Вы расстреляли кюре, вы отдали деревню на разграбление вашим солдатам.
– Приговор я знаю, – хриплым голосом возразил Рейх, побледнев.
Он уже овладевал собою и держался мужественно.
– Тем лучше, – холодно сказал Соберсе, поворачиваясь.
– Я хотел еще сказать вам, господин капитан, – остановил его Рейх, – что на вашем месте я поступил бы так же. И в свое время я не отступал от этого правила. Я ведь был в отряде
– Ну что ж, – пожал плечами Соберсе, – вы пожнете то, что посеяли…
Из всего немецкого отряда уцелели, кроме Рейха, только трое. Пруссак, баварец и саксонец. Со связанными за спиной руками они стояли бледные, исподлобья глядя злыми глазами.
Соберсе вышел на крыльцо. Около него очутился маленький Жак.
– Вот он! Это он! – кричал Жак с горящими глазами, указывая ручонкой на пруссака. – Это он ударил моего отца прикладом и за волосы тащил мою сестренку. Это он. Убийца! Убийца! Убийца! – закончил он, грозя кулачонком немцу.
Соберсе положил руку на голову ребенка.
– Дитя, уйди, тебе здесь нечего делать, – сказал он, – но когда вырастешь – не забудь того, что видел. Иди.
Ребенок послушно повернулся.
– Но ведь вы накажете их, господин капитан? – уже робко спросил он.
– Иди, иди, дитя, – повторил Соберсе.
Медленно, оглядываясь, ушел Жак. На крыльцо вывели Рейха. Соберсе подозвал капрала.
– Допросили пленных? – спросил он.
– Допросили, господин капитан, – ответил капрал. – Они из Силезской армии. После сражения при Бриенне они ничего не знают об армии. Она разбита и бежит разными дорогами…
Соберсе кивнул головой и тихо сказал несколько слов капралу. Потом вернулся в дом кюре. Проходя мимо Рейха, он отдал ему честь. Рейх угрюмо посмотрел на него.
Соберсе встал у открытого окна. Он был бледен. Темные брови были нахмурены. Губы плотно сжаты. Он неподвижно стоял у окна, вытянув шею, прислушиваясь. Медленно текли мгновения. Но вот раздался короткий залп. Соберсе отшатнулся от окна и дрожащей рукой отер выступивший на лбу пот…
XXII
Блюхер был в восторге. По настоянию Александра было решено дать Наполеону сражение у Ла – Ротьера и командование в бою армией поручено Блюхеру, хотя главные силы составляли русские войска Сакена, Олсуфьева, Васильчикова, Раевского. Но русские генералы уже привыкли к этому, и угрюмый Сакен уже готовился, как при Кацбахе, спасать армию от стратегического гения прусского фельдмаршала.
Хлопьями валил густой снег, и холодный ветер нес его в лицо русским войскам, первыми бросившимися в бой на глазах государя, стоявшего на высоте у Транка. За густой пеленой снега ничего не было видно. Только слышался грохот орудий, гремели барабаны, раздавались крики» ура» и звуки музыки и песни. Это кавалерия Васильчикова с барабанным боем и музыкой летела через топкие поля на неприятельские батареи в атаку на Ла – Ротьер, и с ружьями наперевес за ней с лихой песней беглым шагом спешил Днепровский полк.
Блюхер махал саблей и кричал проходящим войскам:
– Vorwarts Kinder! Paschol! Paschol!
Последнее словечко было обращено к русским войскам, которым, по мнению фельдмаршала, было особенно драгоценно слово его одобрения, да еще» на родном языке». И он особенно громко выкрикивал:
– Paschol! Paschol!
Но русские солдатики, очевидно, не оценили забот фельдмаршала, потому что в их рядах можно было расслышать довольно нелестные отзывы вроде того: «Сам пошел!.. Долго ли нам спасать еще твою старую шкуру? Нам бы своего надо… пошел! пошел!» – передразнивали его солдаты, некоторые добродушно, некоторые с озлоблением.
Пятый драгунский с гусарами и гвардейцами Олсуфьева уже в темноте отчаянным натиском овладел Ла – Ротьером. Войска Сакена уже преследовали Виктора, на левом крыле русско – австрийские войска опрокинули Мармона. Приближались резервы великого князя Константина, Милорадовича и Раевского, спешил корпус Коллоредо. На 37 тысяч Наполеона черной тучей надвинулись 130 тысяч союзников…
Сопротивление было невозможно. Наполеон отступил к Труа. Победа, несомненно, принадлежала русским. До поры до времени и австрийцы, и пруссаки признали, что честь победы принадлежит русским войскам, но под предводительством фельдмаршала Блюхера. Наконец-то Блюхер услышал слова, так долго им жданные. Александр в главной квартире при всех назвал его» победителем Наполеона»
Редко видели Александра таким радостным. Первая победа над Наполеоном во Франции принадлежала ему. И на глазах всех, никем не оспариваемая.
Сакен закончил своей боевой рапорт словами: «В сей достопамятный и великолепный день… Александр может сказать: «Я даю вселенной мир».
На русских генералов и офицеров посыпались щедрые награды. И Александр открыто выразил свою заветную мысль: Наполеон должен быть лишен престола.
Со своей блестящей и шумной свитой фельдмаршал Блюхер проводил ночь в Бриенском замке. Это доставляло ему особо острое удовольствие. Здесь Наполеон провел свое детство и отрочество. По аллеям этого сада он бродил одиноким и нелюдимым мальчиком, потом сумрачным юношей. В этих широких коридорах и просторных залах еще, казалось, жило эхо его шагов. Здесь он бывал уже императором, встречаемый безумными восторгами воспитанников Бриенской школы. Здесь все на каждом шагу напоминало его. Портреты, бюсты, картины его подвигов и подвигов французских войск.
Шумной, полупьяной ватагой бродили по залам и коридорам немецкие офицеры.
В большом парадном зале за столом, уставленным бутылками и закусками, сидел в расстегнутом мундире фельдмаршал Блюхер. Рядом с ним поместился его адъютант барон фон Гарцфельд. Офицеры со стаканами в руках орали» Hoch!«в честь» победителя Наполеона». Блюхер пил стакан за стаканом.
– То ли будет еще, дети! Завтра я пойду на Париж, прямой дорогой, черт их возьми.
– На Париж! На Париж! – кричали, чокаясь, офицеры.
– А там, дети, я устрою вам праздник, – смеялся фельдмаршал. – Вы увидите, как взлетит на воздух Иенский мост. И еще кое-что! Париж не скоро забудет нас. Так ли, дети?
– Долой Париж! Долой корсиканского разбойника! Повесить его! – орали пьяные голоса.
– Только бы захватить его нам, – вздохнул Блюхер.
– Вот ему! – крикнул молодой лейтенант Шток.
Раздался выстрел, и пуля пробила портрет императора, висевший на стене. Это словно было сигналом.