За чужую свободу
Шрифт:
XXV
– Ну, Гнейзенау, что вы скажете? А? Генерал Бонапарт растаял, и черт побери старого Блюхера, если я не взорву Иенского моста и не утоплю в Сене Вандомскую колонну!
При этих словах Блюхер ударил кулаком по столу. Он остановился со своей главной квартирой в небольшой деревеньке по дороге на Фер – Шампенуаз, для короткого ночлега. Деревня была покинута жителями, и в продолжение часа пруссаки дочиста успели ограбить оставленные дома. При этом было захвачено несколько крестьян. Их подвергли допросу, но так как они или не хотели, или не могли дать никаких сведений о движении французских войск, гусары Блюхера, связав их и сняв с них обувь, с веселыми шутками положили
Блюхер сидел за столом, окруженный своим штабом. Любимые его адъютанты Ностиц и Герцфельд усердно подливали ему где-то награбленный старый рейнвейн. Штабные жадно ловили слова фельдмаршала, покрывая каждую его остроту дружным хохотом. Фельдмаршал был в отличном расположении духа.
– Теперь все, кажется, сделались» вперед», не только один я, – самодовольно говорил он.
– Император Александр просит не вступать без него в Париж. Как вы думаете, дети? Ведь, ей – богу, мы заслужили эту честь. Мы – победители их пугала, этого выскочки! Вот слава! – философски добавил он, – я всегда говорил, что его слава раздута. Если бы у меня была в свое время такая армия, как сейчас, верьте, дети, не было бы ни Аустерлица, ни Иены, это так же верно, как то, что я Блюхер. Вся его стратегия ни к черту ни годна. Так ли я говорю, дети?
Со всех сторон посыпались льстивые фразы.
– Наполеон бежит перед нашим высокопревосходительством! – воскликнул Ностиц, поднимая стакан. – Hoch!
– Hoch! Hoch! – раздались восклицания.
– Послушайте, дети, – начал Блюхер, заметно захмелевший. – Мы идем вперед. Перед нами Макдональд, который улепетывает. Остальные французские войска не могут нас остановить, потому что… Гнейзенау, почему? А?.. Какие там болота?..
Гнейзенау поднял голову и серьезно ответил:
– Нас прикрывают Сен – Гондские болота.
– Вот, вот, – продолжал Блюхер. – Так я хотел сказать, что если я захвачу Бонапарта, я просто повешу его. Ведь он не больше, как разбойник… Так ли, дети?
Но» дети» не успели ответить, так как в это мгновение послышался топот, и чей-то громкий хриплый голос закричал:
– Где же фельдмаршал? Я не могу терять ни минуты!
Все мгновенно насторожились. В звуках этого голоса было что-то внушавшее недобрые предчувствия. Через минуту дверь порывисто открылась, на пороге показался молодой русский офицер. Он был очень бледен и, видимо, взволнован. Остановясь на пороге, он обвел присутствовавших глазами. Он увидел возбужденные лица, бутылки на столе, старика Блюхера с обвислыми усами и мутными глазами, в расстегнутом мундире, под которым виднелась грязная рубашка, и, остановив сделавшиеся злыми глаза на лице Блюхера, произнес срывающимся голосом:
– Ординарец генерала Сакена, корнет Белоусов. Сегодня Наполеон атаковал корпус графа Олсуфьева близ Шамп – Обера. Корпус уничтожен. Граф Олсуфьев в плену. Французская армия двигается к Монмиралю на войска барона Сакена. Барон просит поддержки или инструкций.
И, глядя почти с ненавистью в лицо фельдмаршала, Белоусов повторил:
– Корпус графа Олсуфьева уничтожен почти целиком. Граф держался до последней возможности, исполняя приказания вашего высокопревосходительства.
Впечатление от этих слов было потрясающее. Офицеры вскочили с мест, опрокидывая табуретки и бутылки, словно готовясь сейчас же к бегству.
Сам Блюхер побледнел и, встав, несколько мгновений беспомощно озирался по сторонам. Один Гнейзенау не потерял самообладания.
– Надо немедленно велеть Сакену отступать к Шато – Тьерри на соединение с Йорком, – сказал он.
Удар был страшен и неожидан. Наполеон прошел через Сен – Гондские болота, окаймляющие верховья речки Малой Марен, по дорогам, считавшимся непроходимыми, и провел кавалерию и артиллерию.
Наконец Блюхер овладел собою и глухим голосом сказал:
– Расскажите, что знаете.
И юный корнет рассказал. Он рассказал, как небольшой русский корпус, брошенный на произвол судьбы, был окружен вчетверо сильнейшим неприятелем. Как он расстрелял все патроны и, расстреливаемый артиллерией, разбившись на отдельные каре, пробивал себе штыками путь через неприятельские массы. Граф Олсуфьев попал в плен, генерал Полторацкий тоже, и тогда генерал Корнилов, собрав остатки истерзанных полков, с развернутыми знаменами, с барабанным боем прокладывал себе путь штыками. Ряды редели, смыкались снова и наконец пробились, не оставив врагам ни одного трофея.
Голос Гриши звенел, когда он рассказывал об этом геройском деле, поразившем своим величием даже самого Наполеона.
Гнейзенау, примостившись на углу стола, писал Сакену.
– Русские всегда были мужественны, – сказал Блюхер, кусая усы. – Виноват во всем один я. Гнейзенау, распоряжения!
– Готово, – ответил, вставая, начальник штаба.
Блюхер посмотрел бумагу и передал ее Белоусову со словами.
– Благодарю вас. С Богом!
И он протянул руку Грише. Но случайно или нарочно корнет по всем правилам артикула уже сделал налево кругом. Через минуту послышался топот его лошади.
Блюхер уже вполне овладел собою.
– Полно, дети, – обратился он к офицерам, – нечего вешать носы. Сейчас мы сами поедем туда. Завтра будет наш черед.
И он велел подавать лошадей.
Но завтра еще не пришел его черед. Движения Наполеона с небольшой, едва сорокатысячной, армией походили на прыжки тигра. Уничтожив корпус Олсуфьева при Шамп – Обере, он бросился к Монмиралю и на другой же день после Шамп – Обера наголову разбил Сакена, едва успевшего отвести остатки своих войск к Шато – Тьерри, под прикрытие Иорка. Но Наполеон на следующий день настиг их обоих и, разбив, отбросил за Марну. Обезумевший и растерявшийся Блюхер, оглушенный грозными ударами, не успел ничего предпринять, как Наполеон уже через день неожиданно атаковал его у Вошана и разбил наголову. Атакованный с тыла и фланга кавалерией Груши, Блюхер едва успел спастись сам и с жалкими остатками своей армии бежал в Шалон. Силезская армия, потерпевшая в течение пяти дней четыре поражения, потерявшая больше трети своего состава и пятьдесят орудий, превратилась в деморализованную толпу… Эти победы мгновенно воспламенили французов. Появились отряды крестьян – партизан, безжалостно уничтожавших отставших и небольшие отряды. Русских, если попадались, брали в плен, но немцам пощады не было. По – видимому, начиналась народная война. То, что было страшнее армии и самого Наполеона.
– Отступать, отступать, отступать! – кричал князь Шварценберг, хватаясь за голову. – К Рейну, за Рейн, к границам Франции!..
Наполеон уже наступал на Главную армию. Ужас охватил австрийского главнокомандующего.
Этот ужас передался австрийским войскам. Под дождем, снегом и вихрем они отступали, гонимые страшным призраком непобедимого императора, и их отступление было похоже на бегство. А восстание во Франции разгоралось. Отставшие гибли сотнями. Напрасно Александр старался сдержать Шварценберга. Напрасно твердил он, что нужна только решимость, и Наполеон погиб. Никто уже не слушал его. Дипломаты растерялись. Слово мир было у всех на устах. Настаивал император Франц, у которого после побед Наполеона вдруг проявились родственные чувства к дочери и внуку, настаивал Фридрих – Вильгельм, боясь потерять все приобретенное, настаивал английский уполномоченный лорд Кестльри и даже Меттерних, боясь, что в случае побед Наполеона и вынужденного мира, когда Наполеон продиктует свои условия, он не пощадит австрийского дипломата.