За чужую свободу
Шрифт:
Он словно поперхнулся и остался с раскрытым ртом и изумленным взором.
Лицо его было до того комично, что ему невольно ответили дружным смехом. Веселее всех смеялась Герта.
Зарницын улыбнулся.
– А, – воскликнул он, – все смеются, значит, все хорошо. Так вот кто эта девушка с золотыми косами, о которой говорит уже весь город!
Герта вспыхнула.
– Не смущайтесь, дорогая фрейлейн, – продолжал Семен Гаврилыч, – ей – богу, вы сегодня героиня. О вас уже известно королю, и, знаете, ей – богу,
– Что ты говоришь! – воскликнул Новиков.
– Вот тебе крест, – быстро крестясь, ответил Зарницын, – я сам слышал разговор двух ополченцев.
Герта закрыла лицо руками.
– Ура, дорогая фрейлейн, – подбежал к ней Зарницын, – а вы, ей – богу, стали лучше прежнего! Какой из вас вышел бы теперь дивный кавалерист. – Он бесцеремонно отвел от лица ее руки и горячо пожал их. – А теперь, дорогая фрейлейн, ради Бога, помогите.
Весело улыбаясь, Герта кинула на него вопросительный взгляд.
– В чем дело?
– Сейчас с партизанским отрядом я отбил обоз одного из маршалов, – балагурил Зарницын, – и не знаю, куда деть провиант. А так как мы завтра уезжаем, то имеем честь пригласить вас сегодня на ужин или, как говорим мы русские, на отвальную. Помогите же мне распорядиться.
Герта, смеясь, последовала за ним. В сенях стояли два солдата с большими корзинами. Герта даже всплеснула руками.
– Да тут, действительно, целый транспорт, – воскликнула она.
Рыцарь уже суетился около корзин, жадно обнюхивая их.
– Погоди, приятель, – смеялся Зарницын, лаская собаку, – и ты покушаешь сегодня не хуже французского маршала.
Корзины были перенесены в кухню, и Герта только ахала, вынимая их содержимое. Представлялось прямо удивительным, где и как мог добыть Зарницын эти коньяк, рейнские вина, ликеры, паштеты, страсбургские пироги, дичь и Бог знает что еще! Он только посмеивался, но своей тайны не открыл.
Оба солдата были оставлены в помощь Герте и со свойственной русским солдатам расторопностью и деловитостью принялись за работу.
Когда Зарницын вернулся в столовую, он не застал Новикова. Не было его и наверху, Данила Иваныч куда-то исчез.
Между князем и Готлибом опять возобновился разговор на прежнюю тему
– Поверьте, – говорил Гардер, – народ ценит и любит русских освободителей. Недоброжелательство администрации исходит от придворной партии…
Веселое лицо Зарницына приняло серьезное выражение
– К сожалению, господин Гардер, – вмешался он в разговор, – не все похожи на вас. Я имею и другие сведения.
Гардер насторожился.
– Что такое? – спросил князь. – Я не замечал со стороны населения дурного отношения к нам.
– Это потому, – ответил Зарницын, – что ты не шел вместе с армией. Конечно, пока мы где-нибудь были, население показывало нам расположение, может быть, из боязни, а, может быть, и в искреннем порыве. Но стоило уйти с места, как вслед за нами летели жалобы и требования вознаграждения за убытки, якобы причиненные нами.
– Не может быть! – воскликнул Гардер. – Это единичные случаи.
Зарницын покачал головой.
– Да, беднейшее население, – сказал он, – было искренно и радушно. Но тот, у кого хоть что-нибудь было, спешили с жалобами. Все убытки, что понесли они во время прохождения в прошлом году французских войск, они старались возместить за счет русских. Это печальная правда, господин Гардер. Наши штабы завалены жалобами и исками. Ваши бюргеры бессовестно лгали, обманывали, приписывали нам то, что сделали французские войска. Я сейчас из полка. Там уже образовали комиссию для рассмотрения этих жалоб…
– О, Боже мой, – прошептал Гардер, – это выродки!
– Ты увидишь, – быстро произнес Зарницын по – русски, обращаясь к князю, – что будет дальше…
– Нет, – воскликнул Гардер, – это не будет так продолжаться. Клянусь вам, что лучшая часть народа презирает этих мирных мародеров. Вы увидите, что чем дальше вы будете подвигаться, тем больше вас будут ценить. Правительство старается внушить недоверие к вам, распускаются слухи, что вы хотите оставить навсегда за собой Силезию и Померанию, пользуясь нашей слабостью… Нет, нет, этого не может быть! Вы увидите…
– Да, мы увидим, – ответил Зарницын,
Князь слушал, опустив голову. Что же происходит на самом деле? Или этот старый идеалист увлекается, или Зарницын преувеличивает.
– Увидим, – тихо повторил он. – Может быть, прусский народ поверит в наше бескорыстие, когда поймет, что мы идем за его свободу, гремя собственными цепями…
– Одно я могу сказать, – начал Зарницын, – только ратники ландвера видят в нас братьев по оружию. Но они сами в пренебрежении у регулярной армии. Их чуть не открыто называют сбродом и бродягами. Ни один последний волонтер – солдат королевской армии не согласится пойти в ландвер даже офицером. Но, господин Гардер, – добавил Зарницын, видя искреннее огорчение старика, – ведь поход только что начался, вы правы, мы еще недостаточно знакомы друг с другом. Может быть, все эти углы сгладятся. Я хотел бы верить этому для вас самих…
Лицо старого мечтателя просияло. Он горячо пожал руку Зарницыну.
– И верьте, верьте, – с жаром сказал он, – я знаю мой народ.
«По Шиллеру и Гете, пожалуй», – с невольной насмешкой подумал князь.
И князь, и Зарницын, оба почувствовали неловкость такого разговора, тем более что они не хотели огорчать старика. Они постарались перевести разговор на другие темы, и старик скоро повеселел и оживился.
IX