За державу обидно
Шрифт:
У меня начались горячие денечки. Командующий округом, который отвечал за подготовку к параду, требовал моего постоянного присутствия на парадной площадке. Командующий ВДВ не менее настоятельно требовал моего присутствия в дивизии. Шишки сыпались с обеих сторон. Мне это быстро надоело, в присутствии обоих командующих я поставил вопрос ребром о создании какого-то, если не щадящего, то, по крайней мере, физически выполнимого режима. Командующие вдумались и достигли компромиссного соглашения. Я должен был присутствовать лично и в части, касающейся проводить занятия с парадным расчетом на плановых тренировках. Остальное время заниматься подготовкой показа.
От Москвы до Тулы 159 километров, от парадной площадки до штаба дивизии 220. Режим получился практически щадящий.
— К тебе в дивизию впервые в жизни прибывает американский министр обороны. Что ты ему намерен подарить на память? — спросил командующий ВДВ.
— Авторучку и вымпел, — бросил я со зла.
— Авторучку? Ты это брось! У него своих хватает. Вымпел можно к чему-нибудь приложить, но сам по себе это тоже не подарок. Тула — это же город мастеров! Надо что-нибудь оригинальное. Тебе не кажется странным, что мне приходится тебя учить. Ты же дивизией третий год командуешь.
Да, Тула — это город Мастеров. Мастеров потомственных, род которых уходит корнями во времена Петра Первого. Я знал многих из них и всегда поражался, какой удивительной красоты и совершенства вещи они изготовляли, вещи штучные, уникальные. И в какой нищете, как правило, при этом прозябали. Это был период, когда начинало приходить понимание того, что уникальный труд продается за тысячную, а может быть, и десятитысячную часть своей истинной стоимости. Я поехал к таким мастерам и объяснил им ситуацию. Они раскрыли закрома. Дивной работы приклады, ложа, замечательной красоты ореховые футляры для охотничьих ружей. Тонкой работы ножи всех видов и размеров. Ножны к ним. Шкатулки, футляры, футлярчики. К тому времени они, тульские самородки, расстарались и восстановили секрет дамасской стали. Изготовленными ими ножами можно было побриться, ободрать лося и снова побриться. Сталь была самозатачивающаяся — чем больше режешь, тем острее становится нож. Я остановился на двух ножах дамасской стали в ореховом футляре для американца и на тонкой работы кинжале для родного министра.
Мужики, посовещавшись, объявили цену: 3500 рублей за все. Я им объяснил, что хотя я командир дивизии и генерал, но получаю 612 рублей в месяц. Это практически шесть моих получек за вычетом партвзносов. И вообще порекомендовал побаиваться Бога.
Мы все дружно и смущенно замолчали. С одной стороны, забрать этот классный труд даром мне не позволяла совесть, а им, в свою очередь, даром не позволяли отдать затраченная работа и проявленное при этом вдохновение.
С другой стороны, они относились ко мне с уважением и искренне хотели помочь. С третьей стороны, ими двигало здоровое самолюбие русского мастера, чей труд, с нанесенной на него фамилией, мог потенциально угодить за океан и продемонстрировать американцам, что умельцы на Руси не перевелись. Ситуация, в которой без пол-литры не разберешься. Мужики так и сделали. Самый молодой сгонял за бутылкой, все дружно сошлись во мнении, что думать надо, и… чокнулись. Решение оказалось верным. На краю стола лежала стопа красочно оформленных буклетов. В искусно оформленных и прекрасно изданных буклетах были изображены образцы выпускаемого Тулой охотничьего и спортивного оружия, украшенного замечательно тонкой резьбой и восхитительной инкрустацией.
— Ваша работа? — спросил я.
— Наша.
— А что самое дорогое на свете?
— А хрен его знает.
— Я думаю, что реклама. Так вот, давайте я вам рекламу и сделаю. Вы мне вручаете ножи и наборы буклетов по количеству гостей. Я обязуюсь добросовестно каждому американцу вручить такой набор и настоятельно рекомендовать, нетеряя времени даром, приобрести ружье вашей замечательной работы.
— А дело генерал говорит, пусть знают. Мы ударили по рукам.
И вот наступил день, когда вертолеты с американцами должны были приземлиться в Тесницком. Все было готово, боевой дух был необычайно высок, беспокоило одно: погода, октябрь. Но и погода не подвела. День стоял сухой, прохладный, небо высокое, практически без облаков.
Приземлились. Представились, познакомились. Начали.
В этот день получалось
На банкете я нахально вручил каждому представителю американской делегации набор буклетов. Заинтересовались буквально все, включая маршала Язова. Тут выяснилось, что я дал маху, не поинтересовавшись: сколько же стоят такие ружья? А этот вопрос сыпался со всех сторон. Больше того, я не охотник, никогда в жизни не брал в руки охотничьего ружья и, соответственно, никогда не интересовался, сколько же оно, это ружье, стоит. Бухнул наудачу, взяв, на всякий случай, вилку пошире: от 15 до 100 тысяч долларов в зависимости от… От чего в зависимости, я, честно говоря, не знал. Что-нибудь, конечно, придумал бы, но договорить мне, к счастью, не дали. Американцы зачмокали, любуясь буклетами: «Да, да!»
Выпили за советские воздушно-десантные войска, выпили за тульских умельцев, выпили за дружбу советского и американского народов.
Пили часто, но очень помалу. Рюмочки на столе стояли микроскопические. Атмосфера в палатке царила дружественная, веселая, непринужденная. Чейни рассказывал разные смешные случаи, маршал Язов читал стихи: свои и чужие. Я первый раз столкнулся с министром в такой обстановке и честно говоря, был поражен литературной эрудицией маршала. Командующий выразительно посмотрел на меня. В лазах у него читалось: «Ты чего? Скоро и банкет кончится!
Я достал футляр, который играл тонкой резьбой, как пасхальное яичко. Раскрыл его. Достал ножи, коротко рассказал историю воссоздания, технологию изготовления дамасской стали, назвал фамилии мастеров. В конце заявил, что, поскольку в ВДВ дарить ножи не принято, я могу только продать министру обороны США этот замечательный набор. Выдержал паузу, пока переводчик закончил переводить. Лица у американцев, а заодно и у маршала Язова, вытянулись. В глазах министра мелькнуло что-то похожее: «Ну, бизнесмен, погоди!» Возникла секундная заминка и неловкость. Я внес ясность: «Прошу пять центов! Дороговато, конечно, поэтому господин министр может и поторговаться!» Все захохотали. Но тут выяснилось, что я, сам того не желая, создал очередную неловкость. От купюр любого достоинства я решительно отказался, а мелочи у министра и его окружения не было. Один из помощников министра быстро сбегал на улицу и где-то там разыскал десятицентовую монету. Акт купли-продажи состоялся. Мы с Чейни пожали друг другу руки. Маршал Язов благоразумно запасся пятаком, и тут уже трудностей не было. Две монеты хранятся у меня дома. Это память. Память не столько об уже оставивших свои посты министрах, сколько о том, какие же были Воздушно-десантные войска. Что мы могли и умели. Не берусь судить, боялись ли нас, но уважать — уважали!
Расстались весьма тепло. Один камень с души свалился. Теперь можно было полностью сосредоточиться на подготовке к параду. Если на самой парадной площадке к тому времени ситуация стабилизировалась, тренировки пошли ритмично, с мелкими рабочими замечаниями, то обстановка вокруг нее медленно и уверенно накалялась. Нередки были оскорбления в адрес солдат и офицеров. Издевательские глумливые выкрики. Могли запустить какой-нибудь дрянью.
Подло это, мелко и мерзко беспредельно. Солдат — человек казенный. Сегодня парень учится, работает, в скверике с гитарой стоит, завтра его призвали, в строй поставили.