За экраном

Маневич Иосиф

Перед столиком кресло, тоже обыкновенное, учрежденческое, как в кабинетах начальников средней руки. К ножкам кресла подбиты чурбачки, даже некрашеные: низко было сидеть.

Сидя за этим столиком, Сталин говорил с Кремлем, получал информацию, давал указания. Связь прямая.

Дальше спальня: небольшая комната, деревянная кровать под темный дуб. Рядом с кроватью – диван и платяной шкаф. Напротив – небольшой книжный шкаф, почти как этажерка, застекленный. В углу рояль красного дерева.

Женщина, увидев наши удивленные взгляды, объясняет:

– Рояль стоял в столовой, на нем часто играл Жданов. А после

его смерти Иосиф Виссарионович дал указание перенести рояль сюда. Больше на нем никто не играл… Вообще это трудно назвать спальней, – продолжает женщина, – не только потому, что здесь книжный шкаф, но и потому, что Сталин почти никогда не спал на одном месте постоянно. Он спал и на диване в спальне, и на диванах в столовой, и в большом зале. Часто сам себе стелил. Обычно вечером без зова к нему никто не входил.

Просим разрешения посмотреть, что в платяном шкафу.

– Как было, – говорит женщина.

Открываем шкаф. Почти все полки пусты, на одной лежит небольшая стопка белья. Белье полотняное, старомодное, видимо, специально пошитое. На груди сорочек строчка. На вешалке – парадный мундир генералиссимуса, один генеральский с маршальскими погонами и штатский, всем знакомая «сталинка», брюки, сапоги и генеральские штиблеты. Вот и все.

Подхожу к книжному шкафу – книг очень мало, несколько десятков. Запомнил: Маркс и Энгельс (собрание сочинений), Ленин (собрание сочинений, второе издание), Сталин «Вопросы ленинизма», «Энциклопедия» – не «Большая советская», а Гранат, «Всемирная история» Вебера, еще несколько – помнится, по военным вопросам две-три книги. Женщина говорит:

– Мы привозили из Кремлевской библиотеки по списку, который давал Иосиф Виссарионович, – как только прочитывал, сейчас же отправлял обратно.

Осмотр закончен. Хотим пройти на второй этаж, но подполковник говорит, что товарищ Сталин там никогда не бывал. Там зал, больше нижнего, и несколько комнат. Открывался второй этаж лишь один раз, когда приезжал Мао Цзэдун. Был обед, Мао там жил. И Сталин поднимался несколько раз на приемы. Больше ни подполковник, ни женщина не припоминают, чтобы он туда ходил.

Спрашиваем, кто бывал здесь у Сталина.

Силятся припомнить. Кроме его соратников, говорят оба, и военных во время войны, мало кто бывал.

Дочка бывала редко, чаще жена Васи с внуками. Вася тоже бывал редко. Внуки иногда бегали наверх. Иосиф Виссарионович гулял с ними в саду, показывал растения.

Еще раз проходим по комнатам. Уже темно, зажигают свет. Задергиваются шторы.

Выходим. На дорожках горят рефлекторы, освещая путь. Деревья, небо в темноте. Идем к воротам, мимо большого дома охраны, там горит свет. Охрана еще несет караульную службу… За воротами наш автобус.

Возвращаемся по вечерней Москве. Невольно вспоминаем, как замирало движение на Арбате, Дорогомиловской, Кутузовском. Мчались три «ЗИСа», в среднем – Сталин. Теперь мы знаем куда.

Когда закрыли старую Арбатскую линию метро, по Москве прошел слух, что будет проезд из Кремля, по туннелю, на его дачу. Может, и правда, а может, легенда, связанная с легендарным именем Сталина. Их рождалось много в ту пору.

Все это я записал в блокнот через несколько дней после посещения Ближнего. Музей в нем так и не был открыт. В нем был, говорят, размещен не то детский дом, не то интернат. А потом – дом отдыха какого-то важного ведомства. Сейчас вокруг Ближнего – массивы жилых домов, это Москва. Все дороги к нему открыты, да вряд ли кто из нового поколения, проходя мимо, знает, что рядом с большим корпусом, где жила охрана, в небольшом деревянном домике когда-то жил Сталин и тут, в этом домике, решались не только судьбы людей, но и судьбы народов.

БОЛЬШОЙ ХУДСОВЕТ

Художественный совет Министерства кинематографии СССР почему-то называли «Большим», в отличие от всех предыдущих, то ли потому, что он был создан после постановления ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь», то ли потому, что он был большим по своему составу, или же потому, что в него входили важные и большие люди: крупные партийные работники, генералы, историки, знаменитые писатели, критики, публицисты и композиторы. Но, так или иначе, на студиях и в главке каждый раз можно было слышать: «когда соберется Большой», «когда смотрят на Большом», «Большой не принял».

Структура его была необычна. Он должен был принимать сценарии и фильмы, утверждать пробы актеров, просматривать отснятый материал, но в его составе не было ни одного кинематографиста.

Худсовет существовал как бы при Министерстве кинематографии, но его председателем не был министр кинематографии, он даже не входил в него. Заключения по фильмам Художественный совет должен был передавать в ЦК, а по существу товарищу Сталину.

До постановления ЦК о «Большой жизни» при Комитете тоже существовал художественный совет, председателем его был Большаков, заместителем председателя – Пырьев. В совет входили режиссеры – Александров, Роом, Васильев, Пудовкин, Герасимов, – операторы, художники, актеры и политические работники во главе с Поликарповым. Но это был обычный совещательный орган при министре кинематографии.

Помню последнее его заседание, состоявшееся в середине августа 1946 года. Председательствовал Пырьев, Калатозов – тогда зам. министра – докладывал о решении ЦК партии.

Заседание это было во многом знаменательным. Я пишу о том, что осталось в памяти и отражало состояние кинематографистов после обсуждения на Политбюро фильмов «Большая жизнь», «Иван Грозный», «Простые люди», «Адмирал Нахимов».

Дело в том, что в постановлении ЦК подвергались беспощадной критике прославленные мастера советского кино – Эйзенштейн, Пудовкин, Козинцев и Трауберг, Луков. Было сказано: «Режиссер Эйзенштейн во второй серии фильма „Иван Грозный“ обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-клукс-клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, – слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета».

Пудовкину ставилось в вину, что он «не изучил деталей дела и исказил историческую правду» [19] . Фильм Лукова «Большая жизнь» был подвергнут более подробному и уничтожающему разбору: «Рабочие Донбасса показаны отсталыми малокультурными людьми, с очень низкими моральными качествами. Большую часть фильма герои фильма бездельничают, занимаются пустопорожней болтовней и пьянством». В заключении констатировалось, что Художественный совет и кинематографисты дали совершенно необоснованную высокую оценку этим фильмам.