За городской стеной
Шрифт:
Она зарыдала, и опять-таки в этом было что-то омерзительное, как будто слезы сочились из каждой поры ее трясущегося тела, вымывая въевшуюся грязь; и такая смесь жеманства и бессилия была в ее рыданиях, что трудно было поверить, будто это плачет один человек; впрочем «омерзительно» — это слишком сильно сказано, слишком уж жестоко. Потому что, какая бы путаница чувств ни вызвала ее слезы, она страдала, она плакала, и щемящая тоска все больше завладевали Ричардом при виде этого безысходного гори. Придется ему остаться и помочь ей — а там уж можно ехать к Дженис.
— Он в нее был по уши влюблен, — всхлипывала миссис Кэсс. — Она для него во всем мире одна была, не считая матери. Ради нее он даже мной пожертвовал бы. Это она погубила его — и вы вместе с ней. Вы тут тоже приложили руку, вы его погубили.
—
— Я же вам сказала, что не знаю. Вот тоже дурак! Какого черта вы стоите тут?
— Может, я мог бы залезть в окошко или еще что-нибудь сделать? Где вы живете?
— Я вам не позволю окна выбивать. Мне приходится все здесь держать на запоре. Без этого нельзя. Этот прохвост, сын мой, привез меня сюда из прелестного коттеджика вам в таком и не снилось жить, — где все вокруг меня уважали и где мне никогда не нужно было запирать дверь, но ведь тут же не город, а сумасшедший дом какой-то. Без ключа в дом не войдешь. Он загнал меня сюда, чтобы я у него поперек дороги не стояла. Будто я не знаю — ублюдок несчастный!.. — Она замолчала, и Ричард понял, что она обдумывала какой-то хитрый план, осуществление которого потребует его участия. — У него есть второй ключ, — сказала она, — он не разрешает мне приходить к нему домой, но, если вы меня приведете, тогда другое дело, и потом, я ведь только за вторым ключом. Вам придется проводить меня к нему.
— Хорошо. Я провожу вас.
Она приободрилась, подошла и взяла его под руку. Когда они подходили к портовым воротам, от железнодорожной станции, находившейся неподалеку, отошел поезд и понесся вдоль берега в Каркастер.
— Вы прямо будто мой кавалер, — сказала миссис Кэсс сентиментальным голосом. — Дайте закурить.
Глава 32
Эту прогулку он запомнил навсегда. Очень скоро миссис Кэсс устала, и алкоголь снова стал разбирать ее. Ее шатало из стороны в сторону, она чуть не падала с узенького тротуара, словно все части ее тела безудержно разбегались в разные стороны и ей с трудом удавалось удерживать их при себе. Шарфик слетел у нее с головы и упал в канаву, и, когда Ричард нагнулся за ним, ему стало страшно, как бы она не рухнула туда же, подмяв его под себя.
Прохожих на улице было немного, но ни одного из них не пропустила эта старая карга. Она выкрикивала свои пьяные приветствия и принимала насмешки, которые отпускались в ответ, с видом королевы, выслушивающей грубые комплименты льстивых царедворцев. Улицы были ее дворцовыми покоями, и Ричард — принцем-регентом. Она помахивала рукой своему отражению в затянутых изнутри темно-синими шторами витринах; остановилась перед зарешеченным окном ювелирного магазина — посмотреть и оценить разложенные там кольца и браслеты, налетела грудью на молоденького полисмена, которого — к ужасу Ричарда — знала по имени, и потанцевала перед кривоногим стариком шахтером, который назвал ее Мэгги Мэй и попросил сплясать ему галоп. Ричард перестал стесняться, потерял даже желание поскорее доставить ее к Эдвину, он просто превратился в слепого исполнителя ее воли. И когда у подножья холма, откуда дорога вела вверх, прямо к гаражу, она потребовала, чтобы ей дали чего-нибудь промочить горло, ну хоть рюмочку, самую-самую малюсенькую, когда она уселась на дороге, готовая в случае отказа расплакаться, она могла вертеть им как хотела, причем это была уже не просто эксплуатация, а самая настоящая тирания — он больше не испытывал раздражения, а лишь тупо удивлялся, откуда у этой замотанной в тряпки, не по сезону укутанной женщины берется столько энергии и настойчивости.
Очутившись в баре, она вальсом прошлась до стойки — раз-два-три, раз-два-три, изящно приподняв пальчиками полы пальто, шаркая ногами в стоптанных домашних туфлях, — споткнулась и рухнула грудью на прилавок, а потом принялась раскланиваться в ответ на одобрительный гогот и недовольное ворчание окружающих. Джину с тем самым, как его, хотела бы она выпить, джину с тем самым, только того самого совсем чуть-чуть, пожалуйста, а его мой новый кавалер, будьте знакомы, здоровье хозяина, здоровье хозяйки, здоровье честной компании — и маленький стаканчик взлетел в воздух и содержимое, как устрица, проскользнуло в ее проспиртованную глотку. Еще рюмочку. Всего одну—
Они подымались в гору мимо мерцающих, словно светляки, окон коттеджей и коротких вспышек ручного фонарика, среди груд битого кирпича и мусора, бывших прежде чьим-то жилищем; причалы обозначались внизу мелкой россыпью светящихся точек, и море тихо плескалось, набегая на берег. Они шли по дороге, где было больше простора, и Ричард чуть не волок ее на себе — она висела у него на шее и громко пела «Траллийскую розу» прямо ему в ухо, пела с большим чувством и умоляла его и вообще всех подпевать. А затем они оказались на вершине холма, где их поджидал порыв холодного ветра, и автобус, громко загудев, вильнул, чудом не наехав на них, и в окнах выставились испуганные лица, и кондуктор, державшийся за перила открытой площадки, разразился бранью… Автобус ознаменовал конец его миссии, потому что уже был виден ярко-желтый свет, пробивающийся сквозь щели гаражной двери, и, изнемогая под тяжестью миссис Кэсс, обливаясь потом, Ричард поставил точку, отчаянно застучав в дверь кулаком, так что она затряслась, подалась и широко распахнулась, обнаружив Эдвина.
Эдвин стоял, переводя глаза с матери на Ричарда, которого он изучал взглядом печально-рассеянным, — по всей вероятности, в эту минуту его интересовало лишь, как это все так вышло. Затем он отступил в сторону, жестом пригласил их войти, выглянул на улицу, желая убедиться, что там больше никого нет, и с шумом захлопнул дверь.
Ричард, исполнив свой долг — если это можно назвать долгом, — хотел повернуться и уйти, но миссис Кэсс, которая совсем осипла и что-то бессвязно шептала у него под боком, вцепилась ему в руку и не отпускала. Здесь, в гараже, освещенном яркой лампочкой, с грязным, замасленным полом, поднятыми на домкратах машинами, всевозможным инструментом на скамейках, сварочным аппаратом, наверное только что работавшим — возле него валялась маска, как кем-то оброненный шлем, — на Ричарда напала мгновенная тошнотворная усталость, она пришла вдруг и тут же исчезла, будто лишь затем, чтобы напомнить, что у него могла быть совсем другая жизнь, или о том, как трудно было бы ему на месте Эдвина, или о раскрепощении, которое такая жизнь могла бы ему принести.
Стоя к ним спиной, словно ему тошно было на них смотреть, Эдвин вытирал руки о ветошь, бывшую когда-то мужской рубашкой.
— Вы что, через весь город шли? — спросил он наконец, поворачиваясь к ним лицом — оно было серое и изможденное, бесспорное доказательство того, что он работал, не щадя себя.
— Пришлось, — сказал Ричард. — Ваша мать потеряла ключ от квартиры. Она сказала, что у вас есть запасной, вот я и предложил проводить ее сюда.
— А ее надо было провожать?
Ричард не понимал, какой с него может быть спрос за состояние миссис Кэсс; тем не менее не так-то легко было найти ответ, который исключал бы всякую возможность претензий к нему.
— Нужноее было провожать, я спрашиваю?
— Я вас слышал.
— Я ему сказала, Эдвин, что можно позвать полисмена, — заныла миссис Касс. Она отцепилась от Ричарда и сделала несколько нетвердых шагов, с трудом удерживаясь на ногах. — Я сказала, что это пустяк — велика важность, ключ потеряла… но он сказал, что проводит меня сюда. Я сказала, что ты не любишь, чтобы тебе мешали. Я сказала, что как раз по вечерам ты очень занят. Я сказала, что мы с тобой договорились… Я сказала…