За границами легенд
Шрифт:
Однажды меч на дне одряхлеет и рассыплется прахом. Воды же будут танцевать, как и прежде между небом и им.
До того, как последняя крупица его растворится, меч будет молиться, чтобы вода реки, затопившая его жизнь и согревшая его разгорячённую душу, всегда оставалась такой же чистой и также танцевала под солнечными бликами.
Я боюсь, что час разлуки с тобой близится, но я молюсь, чтобы твоя улыбка оставалась счастливой и потом, когда я уйду. И даже потом, когда я уйду навсегда.
Вода день и ночь, день и ночь ласкала прильнувшее к ней лезвие…
Я оставил своё сердце и свою душу в твоих объятиях в твоих бледных хрупких пальцах.
Перебирай мою душу украдкой, как ты когда-то перебирала ласково, наполняя мир вокруг своим смехом, мои волосы.
Умоляю, ты помни меня в час рассвета и в час заката!
Ты вспоминай потом то время.
Когда золотые капли солнца будто падали с небес на наши головы и наши сплетённые волосы, будто благословляя нас.
Я не сразу поняла, что эти строки и ритм, с каким Тин произносит эту причудливую речь, точно ложатся во все движения Сина. А когда поняла, то застыла, заворожено вглядываясь в танец черноволосого мужчины и вслушиваясь в голос другого.
Остановившись, Син замер ненадолго, вглядываясь в глаза Нис — та улыбалась, но по щекам её скатывались слёзы — потом обернулся к нам, поклонился Тину.
— Благодарю тебя, сын семьи Багрового рассвета, что ты присоединился к танцу моему древней песней. Хоть и не ожидал я вновь получить возможность сплести свои руки и ноги с твоими словами, однако же песнь, спетая тобой, словно радуга по небу прошла по моему сегодняшнему дню.
Тин поклонился ему в ответ и ответил, так же нараспев:
— Цветы коротки, словно жизнь тех, кто встречает рассветы и провожает закаты у подножия гор. Но до того, как рассыплются пылью мои ступни, я сохраню память о цветах, я сберегу в своём сердце память об их благоухании.
Они замерли, молча и серьёзно глядя друг на друга. Потом Син улыбнулся Нис — и до меня запоздало дошло, кто та женщина, с которой остроухий спал последние годы — и поклонился уже воинам, молча наблюдавшим за ним.
— Это поэзия Жёлтого края, — тихо пояснил мне Тин.
Син бросил ещё один взгляд на горы, потом повернулся к своему королю, устремив на него печальный взгляд.
Хэл скользнул рукой по своему поясу. И вдруг проявились, словно выползая из-под сползающей невидимой ткани, ножны с кинжалом.
— Отойдёмте немного, Рён, — попросил меня Тин. И, осторожно сжав моё запястье, увлёк в сторону.
Син и Хэл бросили короткий взгляд на нас. Потом встали на берегу напротив друг друга. Воины сдвинулись, встав двумя полосами за спинами одного и второго соперника. Нис отступила к сосне, вновь хватаясь за неё. Свой лёгкий нежно голубой шарф оставила, будто забыв, на серых грязных камнях. Син покосился на шарф и на неё. Она горько улыбнулась и качнула головой. Мужчина снова повернулся к своему королю. На меня он не смотрел. Совсем.
На миг мне стало обидно. Потом подумала, что я бы сама не смогла подарить ему такого красивого танца как она. Да и… что-то между ними было. Но… почему так грустны их лица и стихотворения, которые Син и Тин читали?.. Будто они собрались здесь, чтобы попрощаться!
Или… Ох, отец ж разозлился, что Син напал на меня. Он… что… надумал Сина убить?
Вцепилась в рукав Тина, стоявшего возле меня. Он вопросительно взглянул на меня. Тихо спросила:
— Что будет, когда они сразятся?
— Что-то важное, — ответил мужчина, чуть помедлив.
Син обернулся, бросил взгляд на него, насмешливый. Тин ответил ему лёгкой улыбкой и лёгким кивком головы. Укоризненно улыбнувшись, Син покачал головой. Тин чуть сдвинулся, не вырываясь, впрочем, из моих рукой, чуть наклоняя тело и совершая изящные движения свободной правой рукой.
Отец и Син отступили подальше друг от друга. Поклонились друг другу, причём, оба низко. Выпрямились. На губах Сина играла грустная улыбка, когда он смотрел на своего короля, а тот, напротив, выглядел спокой ным. Они отступили ещё на шаг друг от друга. Подняли кинжалы над головами.
И метнулись друг к другу…
Здоровые, гибкие тела двигались красиво… Алыми всполохами скользил по воздуху вслед за моим отцом его плащ, блестели на солнце редкие золотые вышитые стебли на нём. Струились по ветру тёмные волосы моего отца, придерживаемые лишь тонким серебряным обручем из сплетённых ветвей. Струились по ветру чёрные волосы Сина и концы длинной ленты…
Они то ли дрались, то ли танцевали друг с другом…
Что же это было на самом деле? Танец или поединок?..
Двигались, сближаясь, проходя мимо друг друга лезвия и два танцора… сближались и расходились… сближались и расходились…
О, это было изумительно красиво!
Я бы с радостью рассказала другим об этом зрелище, но только я не умела как следует описывать движения. Я не сумела запомнить их все. И в какой-то миг сознание моё померкло, будто душа вырвалась из тела и потекла рядом с ними, близ алых росчерков плаща отца… близ бликов солнца на двух лезвиях… на кружеве движущихся рук и сближающихся рукоятей…
Они остановились резко, разрушив гармонию странного ритма то плавных, то резких движений. Замерли друг против друга, смотря друг другу в глаза. Черноволосый эльф — с кинжалом, поднятым над головой, темноволосый — с кинжалом, приостановленным на уровне груди.
По лбу Сина из царапины скатилось три капли крови.
Глядя друг на друга, двое мужчин ещё ненадолго вплели свои тела в танец, возвращаясь к прежнему ритму. Будто желая, чтобы музыка их движений протекала по жизни ещё немного или просто дошла до своего логического конца.
— Я проиграл, мой король, — громко сказал Син, остановившись.
— Красивым вышел танец, — добавил Хэл.
Они долго стояли, спокойно смотря друг другу в глаза.
Напряжённо замерли эльфийские воины. Вдруг сжал мои пальцы Тин, те, что всё ещё замерли на его рукаве — засмотревшись на танец двух остроухих мужчин, я будто напрочь забыла о существовании своей руки, том, что она держалась за Тина.