За границами легенд
Шрифт:
Прочь от этой жуткой жизни…
Прочь от моей страшной судьбы…
Если я стану королевой Эльфийского леса, то мне тоже придётся вот так же невозмутимо давать кому-то Чёрную чашу и смотреть, как несчастный пьёт яд и пытается казаться спокойным, будучи раздираем изнутри болью?..
Нет… Я не хочу! Я не хочу такой судьбы!
Что-то закричал за моей спиной отец. Тин. Голос Тина как будто приближался. Я подхватила подол, задрав почти до колен, лишь бы не мешал бежать.
О, только бы убежать! Только бы скрыться от них! Только бы кто-нибудь! О, хотя бы кто-нибудь…
Мужчина возник передо мной неожиданно, и, улыбнувшись, протянул мне руку. Вроде знакомое лицо, но оно расплывается из-за моих слёз.
Но… он был последней моей надеждой, чтобы вырваться отсюда…
И я вцепилась в протянутую мне ладонь так, словно я тонула, словно уже наглоталась воды, скрываясь под водой. И только его руку… только его руку успела приметить, пока ещё дышала… и только его руку пыталась поймать и сжать, покуда не ушла под воду…
Молодой мужчина улыбнулся мне — и рванул меня на себя, обнимая.
Я плохо помню, что было потом: мир смазался.
Вроде мы где-то сидели, и я рыдала, уткнувшись лицом в его рубашку…
Вроде я что-то говорила ему… быстро говорила… много…
Вроде он в какой-то миг протянул мне флягу с чем-то душистым, а я доверчиво прильнула к её горлышку, глотая какую-то тёплую, чуть обжигающую, согревающую песню трав…
Он подхватил меня потом на руки и куда-то отнёс…
Горы, сплошные горы были вокруг…
Двухэтажный светлый каменный дом на вершине горы…
Не помню, открывал ли он дверь вообще…
Помню, как он осторожно опустил меня на постель. Присел рядом и осторожно утёр мои слёзы прохладной рукой…
И кулон его, металлический и холодный, уткнулся мне в грудь, уколол.
Я взяла его — хозяин вещицы не мешал — и подняла вверх, разглядывая птицу с большим и острым клювом, летящую над горами, да девушку в лёгком платье, танцующую в небе за ней.
Потом мир помутнел…
Помню только, как он осторожно разжал мои пальцы, опустил мою руку на постель.
Прикосновение прохладной руки ко лбу… И, почти уже незаметное, к груди над сердцем, где его ладонь замерла…
Пятна танцевали вокруг меня… разноцветные… то пёстрые, яркие, то нежные…
Когда приходила в себя, видела светлую комнату и молодого темноволосого мужчину, неизменно оказывавшегося в кресле напротив кровати. Он то читал, то рисовал. Но почему-то знал, когда я приходила в осознание, сразу устремлял серьёзный взгляд на меня. Что-то спрашивал, но у меня не было сил, чтобы ответить. Или просто не было желания. Он уходил и возвращался, принося какой-то травяной напиток. И, пока я пила, задумчиво касался ладонью моего лба.
Поскольку он был единственным, кто подходил ко мне, я разглядывала его, пока пила. До того, как мир снова начинал плыть, утопая в разноцветных пятнах.
В отличие от эльфов, то ли тщательно бреющихся, то ли от природы лишённых той части растительности, он носил и усы, и бороду. Хотя и так не очень походил на мужчин из Белого края. Усы тонкие, аккуратные, хотя и без особого изящества. Не корпел над их формой излишне, как встреченные мной аристократы Черноречья. Борода короткая, аккуратная, идущая по боку подбородка. А так — только линия оставленная, от центра нижней губы к подбородку. Брови густые. Над левой бровью, чуть ниже её уголка, полоска ровных шрамов, трёх, один длиннее и два чуть короче, словно росчерк чьих-то когтей. Ссадины под левым глазом, ещё только начавшие заживать. Тёмные волосы до плеч, неровно обстриженные — пряди короче, пряди длиннее. В тот день, когда он был с закатанными рукавами — сидел, что-то старательно выписывая, выпачкав пальцы и рубашку чернилами — приметила много шрамов на его руках, а также ссадин и ран, закрытых коркой. Молодой… но вроде бы я его уже где-то видела?..
Взгляд внимательный, цепкий. Он вроде бы мог быть воином. Или кем-то другим?..
Он говорил мало. Вроде, мол, потерпи, вкус у этого отвара будет не очень приятным. Хотя у его напитков вкус был вполне терпимым или джае приятным. Или говорил, что осталось ещё немного. Или, что я уже стала сильней. Голос у него был приятный мягкий, завораживающий. В эти мгновения незнакомец напоминал мне знахаря из деревни, где я выросла. Когда тот лечил больных, особенно, детей или животину, он порою начинал говорить таким голосом, успокаивающим. И заговоры похожим голосом бубнил или пел. Также говорил, обрабатывая раны, женщинам или, особо тяжёлые, у мужчин. И вроде бы вот этот, незнакомый мне мужчина, и чужой дом меня пугали, но стоило ему заговорить, как я невольно успокаивалась. Может, он всё-таки был лекарь?..
А ещё он всегда носил большой шестиугольный серебряный кулон. Там незнакомая мне птица с большим крючкообразным клювом летела над горами… И девушка в платье по колено танцевала прямо в небесах…
А ещё в той комнате было много больших высоких окон без ставень и в них было видно горы… Тёмные росчерки гор и небо, то голубое, то серое…
В тот день в доме было тихо и холодно. Я свернулась в калачик под одеялом и совсем не хотела вылезать наружу. Под толстым шерстяным одеялом, зашитым в нежные льняные простыни, было тепло и уютно. Казалось, что весь мир, да и вся жизнь вполне могут подождать ещё немного, пока я понежусь и отогреюсь здесь
— Верни её! — потребовали снаружи.
И какая-то короткая возня. Я напряглась. Но почти тут же тот же молодой голос произнёс, уже с мольбой:
— Пожалуйста, верни её!
— А ты сможешь её защитить? — насмешливо спросил другой, взрослее, уже мужской.
— Смогу! — пылко сказал тот, младший.
— Так что же раньше не смог?.. Почему позволил им довести её до такого состояния?
Тишина, напряжённая. Странно, здесь даже птицы не поют. А я уже вроде привыкла, что в окна видно лес и постоянно слагают мелодии какие-то птахи.
Высунулась из-под одеяла, растерянно смотря на чужую незнакомую комнату и море гор, видных в большие окна на двух стенах.
Что… что это?! Сон?.. Или… я теперь в другом месте?.. Но где?.. И что я тут делаю?!
— А ты… Зачем ты вообще вмешался? — мрачно спросили из-за стены.
— У неё было такое лицо, словно она отчаянно ищет спасения, — грустно ответил подростку мужчина, — Прости, я… я не могу смотреть на тех, кто испытывает боль, спокойно.
— Но что ты вообще там делал?