За гранью игры
Шрифт:
Каменюка оказалась живой. Она распахнула крылья, которых я совершенно не заметил, и спикировала вниз.
Хорошее начало, впечатляющее. Так это что, Чужие делятся на крылатых и бескрылых? А вдруг они еще и враждуют между собой?
Сзади раздался шорох. Я мгновенно развернулся, сделал сальто и ударил ногами прежде, чем успел подумать. Это был нормальный бес-охранник, который привел Аллану и Банга.
Через секунду я оказался лежать мордой в пол, с заломленными за спину руками.
– Отпусти его, – это был голос генерала.
Охранник
– Хорошо, – покачал головою генерал. – Ты, я вижу, слегка взвинчен. Отсюда открывается хороший вид на гонки, которые задерживаются в связи с падением флайера. Но если тебе требуется расслабиться, можешь спуститься вниз. Там выпускники отдыхают. Тебе будут рады. Ты спас одного из нас, а следовательно, и престиж всей Летной академии. Столовая – вниз по вон той лестнице.
Я оглянулся. Бог мой, лестниц было шесть.
– Понял. – Я мотнул головой и решил, что ни за что не пропущу эти дурацкие гонки.
Генерал развернулся и ушел. Охранник, тенью следовавший за генералом, все время оглядывался на меня, с сомнением поглаживая фингал под глазом.
Банга, подлец, даже не обрадовался моему счастливому спасению. Зато Аллана обняла, но потом вдруг опомнилась и отстранилась.
Я усмехнулся про себя: «Есть контакт! Скоро мы устроим Великую Чувственную Революцию. Какая жизнь тогда наступит в Империи!»
Я заметил, что Аллана все еще дрожит и даже слегка постукивает зубками. Странно. Что это с ней? Неужели простыла? Вроде бы имперцы не должны болеть. Они же чипами по самые ноздри напичканы, они же живут чуть ли не вечность. Или это именно мое присутствие вызывает сбой в ее информационной системе? А что? Вот прилетел я, весь такой душевный, и влюбил в себя лучшую журналистку всех вселенных. А имперцы ничего о любви не знают, вот девушку и колбасит.
А тут еще эти гонки. Посмотреть-то хочется. Но ветер холодный.
Может, и вправду заболела? Непривычные они, имперцы, к свежему воздуху: месяцами в своих летательных комнатах парятся. Вот и нет иммунитета ко всяким микробам и бациллам.
Я вздохнул. Похоже, на гонках придется поставить крест. Большой и жирный. Вот незадача. И за что мне это все?
Я обнял Аллану за талию и поволок в сторону лестницы.
– Пусти, – зло прошипела журналистка.
Я потрогал лоб девушки. Горячий.
– Молчи лучше. – Я подбирал нежные слова, но на языке вертелись одни только гадости. – Давай поедим, отдохнем. Я тоже едва на ногах держусь. Внизу нас ждут друзья и выпивка.
Аллана ничего не сказала, но вырываться из моих объятий больше не стала.
Столовая оказалась заполнена выпускниками. Здесь было сотни две молоденьких бесов. И каждый второй носил такие же дурацкие усики, как Гитлер. Это было смешно. И отчего это демоны мне все великих людей напоминают?
– Иван Соколов! – завопили студенты, увидев нас. – Виват землянину!!!
Я слегка растерялся. Потом увидел среди пирующих спасенного
Нас незамедлительно обступили со всех сторон.
Каждый старался дотронуться до меня, поговорить. Поднялся немыслимый гвалт. И я вдруг понял, что все выпускники просто пьяны.
«Ну и ладно», – решил я и опрокинул в рот местный напиток.
Надо же, никакой горечи и сивушных запахов. Просто компот какой-то, вернее мед. Вот блин, чертяки, обманули. Ладно, будем пить что дают...
Папка «Personal»
Я вынырнул из забытья точно из морской волны. Хлоп – и обнаружил себя за столом, кричащим во всю глотку:
– Да вы все здесь трусы позорные. Да мы таких со Славкой в сортире пачками мочили.
О чем это я?
– Сам урод вонючий.
– А по сопатке?
– Ставь бабу на кон!
Голоса летели отовсюду и отзывались в голове мутной болью. Где это я? И чего вообще делаю? Вот незадача...
Я потряс головой. Ничего не вспоминалось. Перед глазами плыли круги. Надо бы сходить подышать.
Вокруг бесновались бесы в дурацкой алой униформе...
Вот это допился... до чертиков!
Память возвращалась медленно.
Ах, ну да, все в порядке. Вон и Аллана спит в своем кресле, заботливо укутанная пледом. И Банга от меня морду воротит. Ну да, он же богом был, ему на пьяного хозяина теперь и смотреть стыдно.
А чего это я распылялся?
– Ну так что, спорим? – Надо мной склонился толстый бес в заляпанных пальцами круглых очках. Он бы еще пенсне нацепил, придурок.
– Ага, – сказал я. – Спорим. Только мне на кон нечего поставить, кроме своей жизни, разумеется.
Язык у меня запинался. Я чувствовал, что глотаю слоги, но в комнате разом повисла зловещая тишина.
– Ни хрена себе, – пискнул кто-то из выпускников. – Во, блин, как бабу свою любит.
О чем это они?
– Заметано, – сказал толстяк. – Эй, Кеннек, свидетелем будешь.
Спасенный мною бес подошел и укоризненно покачал головою:
– Ну ты, Иван, даешь!
«Я еще и на машинке могу, – злорадно подумал я, – и крестиком вышиваю...» Но вслух ничего не сказал: все равно не поймут. Что с них взять, с балбесов?
Кеннек стукнул по лбу меня и очкарика и крикнул:
– Обменяйтесь рукопожатием!
Мы сцепились с толстяком указательными пальцами. Любопытное у них рукопожатие. Впору тараторить: «Мирись, мирись, больше не дерись».
– Господа, это чистое безумие! Он же на ногах не стоит! – закричал какой-то бес, но ему тут же заткнули глотку.