За гранью мира алая заря
Шрифт:
Качели поскрипывали. Взгляд грифа пронизывал Марушу незаданными вопросами. Чтобы не выпалить ерунду, Маруша скосила глаза вниз. У стойки качелей чудесным образом объявилась крохотная новогодняя елочка. Разноцветные шары сверкали на ней. Разноцветные шары, в каждом из которых отражался свой мир, где Маруша только что побывала.
– Так в каком же?
– вкрадчиво переспросил Тот, Кто Сидит На Качелях.
Маруша смотрела на шары. А из шаров выглядывали дивные существа. Пышнохвостая, белоперая птица, сиреневая кошка с умной мордочкой и тоскливая собака. А из темно-зеленого шара пялились тысячи странных круглоглазых существ, окутанных изумрудным сиянием. И даже
– А ни в каком, - развернулась Маруша к нахохлившемуся грифу.
– Мне хочется просто лететь вперед и вперед.
– В этом-то и проблема, - задумчиво протянул гриф.
– Если бы ты захотела остаться, все бы упростилось. Ты бы и осталась. И сидел бы я сейчас перед елкой, а ты смотрела бы на меня из шара. Нарисованная птичка придуманного мира. Ожившая картинка, которая не в силах вырваться из восхитительно-красивого, невероятно-праздничного, трогательно-хрупкого шарика. Он ведь только снаружи кажется хрупким, но нет такой силы, которая смогла взломать бы его изнутри. Но тебе хочется лететь вперед, а мне не хочется тебя пропускать. Вот и вопрос: что делает нас, придуманных, живыми? Может это невероятное желание не останавливаться. Хотя оно и проистекает от зависти, когда кто-то другой обгоняет нас. Он старается, а мы не дадим. Даже тому, кто придумал мир, в котором нам суждено жить.
– Знаешь, - внезапно сказала Маруша.
– А здорово придумывать миры. Соджобо не повезло. Ему бы я рассказала совсем иную историю.
– Соджобо тоже мастак разукрашивать чужие сказки, - вздохнул Тот, Кто Сидит На Качелях.
– Но наши ничем не хуже. Помнишь многоэтажки? А болото? Даже город мне чем-то понравился. Не выношу крикливые контрасты, а тут... Понравился, и никаких тебе скворечников.
– И оранжевая собака, - в такт вздохнула Маруша.
– И канал. Я так и не поняла, кто его придумал. Ты или я? Зато я поняла, что не смогла бы сделать ничего плохое тому, с кем я придумала сказку. А ты?
– Девочка, - голос Того, Кто Сидит На Качелях, наполнился змеиным ехидством.
– А почему ты решила, что я придумываю сказки только с тобой?
Маруша замерла, пораженная догадкой. Сочинительница чертова. Единственная и неповторимая. Шумелка-Мышь в птичьем варианте. Ночей не перечесть. И в каждую из них можно придумывать истории с тем, кто заглянет в мир, где кроме тебя никого нет. И можно вдвоем сочинить такую сказку, чтобы к утру снова остаться в одиночестве. Придуманная сказка - это еще не пропуск в Заоблачную Страну.
Потом пришла следующая догадка.
– Мне кажется, что по пути я встречалась не с кучей птиц, а только ты попадался мне навстречу, только ты шептал мне речи, только ты отговаривал от зари, - сбивчиво начала Маруша.
– Что ж, крошка, ведь ты встречалась с мертвыми птицами, а в каждой мертвой птице есть частичка меня. Они уже сделали свой окончательный выбор. Живое отличается от мертвого возможностью переиграть, а для ушедших путь намечен раз и навсегда.
Молчание окутало двор. Неприветливое. Мерзлое, как ледяная корка, сковавшая лужи.
– Все медлю, - хмыкнул гриф после пятиминутной паузы.
– Все не решаюсь. Не могу понять, чего я боюсь, зная суть Ночи Пустозвона?
– И в чем же ее суть?
– голосок Маруши задрожал, она чувствовала, что надвигается минута принятия решения.
–
– глаза грифа смотрели в упор.
– Только не думай, КАК надо сказать. Говори то, что первым придет в голову.
– Я тебя боялась, а ты - неплохой!
– Вот!
– кивнул гриф.
– Ты поверила, что так оно и есть. Соджобо проиграл не потому, что у тебя были шансы на побег. Страх, навеваемый им, не сломил тебя. А заставить твою душу ему поверить не вышло. Поэтому ни одна провокация не поймала тебя на крючок. Мне же ты поверила. А, поверив, проиграла. Теперь ты не можешь противостоять мне. Я перестал быть врагом. Дорога закрыта, а сделать мне ты ничего не можешь. Вот какой финал у нашей сказки. Вот почему ни одна из птиц, ни живая, ни мертвая, не может победить меня в эту ночь! Ну а после финала, каким бы он ни получился, я предпочитаю отдыхать без посторонних.
Развалистой походкой пьяного матроса гриф направился к Маруше. Острие клюва холодно сверкнуло в лучах вырвавшегося на мгновение обрезка луны, который моментально нырнул в одеяло мечущихся облаков, чтобы не угодить в ненужные свидетели.
На Марушу накатило мертвое оцепенение. Не хотелось взлетать. Не хотелось Заоблачной Страны. Не хотелось вообще ничего. Мир маленькой птички готовился обрушиться во тьму, и последние секунды протекали скучно и пусто. Еще чуть-чуть, и кривой клюв полоснет по хрупкой шее, отрывая голову. Ну и пускай! Невидимая липкая паутина опутала не столько крылья, сколько душу. А гриф приближался. Гриф величественно вышагивал. Оставалось всего пять шагов или один сорочинный взмах крыла с небольшим перелетом.
Из-под скрюченного куста выкатился комок серебристого тумана, замер, преградив дорогу страшной птице, и несколько раз нервно стукнул хвостом о землю. То ли мокрая земля поглотила стук, то ли призрачный кот истратил положенные ему звуки давным-давно. Весело зажглись мягким светом два сапфировых глаза.
– Пшшел сс дорроги, - презрительно скривился Тот, Кто Сидит На Качелях. Ведомо ли тебе, мертвый кошак, что вершится моя ночь. Сейчас я - властелин мира, и я не позволяю котам-призракам перечить мне в Ночь Пустозвона.
Кот сжался в комок, а потом прыгнул. Гриф злобно щелкнул клювом, надеясь оборвать полет одним ударом. Но кот метил не в громадную птицу. Призрачное тело пронеслось над пернатым и опустилось на осиротевшее сиденье качелей.
– Для тебя идет Ночь Пустозвона, - мягко сказал он.
– А для меня - Ночь Первого Снега. Ты же знаешь, что Первый Снег сильнее Звона, ушедшего в Пустоту. Ждущие зиму радуются приходу любимого времени года. А остальные радуются просто так. Потому что красиво!
– Что ты врешь!
– каркнул гриф, поворачиваясь к Маруше спиной.
– Нет никакого снега. И ты тоже знаешь, что мне под силу остановить любой снег, пока он не коснулся земли. Снег не помеха для Того, Кто Сидит На Качелях.
– Но ты не сидишь, - усмехнулся кот.
– Сейчас на твоем месте я. Ты покинул качели, утратив свою сущность. А без сущности любой всего-навсего пустышка, у которой нет силы даже на то, чтобы вдохнуть и выдохнуть.
– Сейчас я займу надлежащее мне место, - клацнул гриф, взлетел, тяжело оторвавшись от земли, и черной массой сбил маленький комок призрачного тумана.
Но было поздно. Повсюду царил снег. Падали белые хлопья, тая на темной земле. А на смену им спешили все новые и новые крохотные покрывальца, старающиеся укутать пожухлую и продрогшую траву. Белая метель облепила со всех сторон страшную птицу и превратила ее в бесформенный снежный ком. Качели теперь поскрипывали не жестоко, а жалобно.