За гранью возможного
Шрифт:
— Да понимаешь, — Рабцевич глазами показал на костры, — выходит, каждая группа у нас сама по себе, не вижу я в них пока единого целого.
Линке улыбнулся.
— Странно, но и я об этом думаю. — Из нагрудного кармана он достал листок. — Посмотри, у Комара взял.
Это была партизанская присяга. Рабцевич прочитал, пожал плечами:
— Как тебя понимать?
— А просто, принять ее надо, она и объединит, сплотит бойцов…
Рабцевич закурил, сощурился, точно дым от самокрутки попал в глаза.
— Так она ж партизанская, а у нас подразделение специальное, надо, чтоб в присяге это чувствовалось.
— Тогда давай напишем свой текст.
Они спустились в землянку, и каждый написал свой текст, потом поспорили, переписали, сократили, и в конце концов присяга была готова.
Утром Рабцевич объявил, что перед обедом состоится общее построение отряда, будут принимать присягу. Взгляд его задержался на бойце из местных, который стоял как раз напротив. Вид у него был неприглядный: волосы не чесаны, рубашка расстегнута, на пиджаке ни одной пуговицы.
Боец перехватил взгляд командира, покраснел и торопливо стал приводить себя в порядок: застегнул рубашку, одернул пиджак.
Рабцевич ознакомил всех с текстом присяги.
И началось: засуетились, забегали бойцы…
У Линке был кожаный кошелек с множеством отделений, в которых хранилось все для сапожно-портновского дела — от набора иголок, моточков ниток разного цвета, пуговиц до шила и ножниц. Комиссар невольно стал центром всеобщего внимания. То и дело слышалось:
— Товарищ Карл, дайте, пожалуйста.
— У вас не будет черной нитки?
— Мне бы пуговицу для гимнастерки, вчера потерял, не одолжите?
— Будьте добры, шильце.
Линке с улыбкой раздавал свои запасы. Чувствовалось, это доставляло ему удовольствие.
Рабцевич, молча наблюдавший за суетой возле комиссара, не выдержал:
— Карл, ты же не нянька. У каждого бойца должны быть нитка, иголка, запасная пуговица.
Линке улыбнулся.
— Привыкнут, освоятся — все будет.
В два часа дня объявили сбор на полянке.
За столом из грубо отесанных досок разместились Рабцевич, Линке, Змушко. Остальные расселись кто где: на подвернувшемся чурбаке, лапнике, прямо на траве. Рабцевич не без удовольствия отметил нарядно-торжественный вид бойцов. Все постриглись, побрились, некоторые умудрились даже погладить рубашки, гимнастерки, брюки.
«Что касается стирки, ясно, — подумал командир, — вода под боком, но как погладились? — Вспомнил Процанова, строгавшего скалку… — Старинный метод использовали…» Рабцевич встретился взглядом с бойцом, вид которого ему не понравился утром. Тоже аккуратно причесан, пиджак застегнут на все пуговицы — деревянные, обожженные.
Рабцевич поднялся, в широкоплечей крепкой фигуре чувствовалась сила, уверенность.
— Товарищи бойцы! — раздался его твердый, властный голос. Этим обращением Рабцевич хотел подчеркнуть, что отныне здесь нет партизан из местных, военнопленных, десантников из Центра, есть только бойцы спецотряда. — Для принятия присяги встать!
Все замерли по стойке «смирно». Рабцевич достал листок с текстом присяги, положил перед собой и, не глядя в него, произнес взволнованно:
— Я, боец отряда «Храбрецы», торжественно клянусь быть преданным нашей великой Родине.
Все на полянке вздохнули и потом, разделяя каждое слово, повторили сказанное командиром.
Рабцевич видел, как менялись лица бойцов. Вначале на некоторых были улыбки, рассеянность, но потом, особенно после слов: «Если я нарушу эту мою торжественную клятву, пусть меня постигнет суровая кара советского закона, презрение товарищей», — они посуровели.
Рабцевич мельком глянул на Линке. Увидел огромные горящие глаза. Комиссар клялся вместе со всеми.
Наступила тишина, но еще некоторое время все находились во власти торжественных слов присяги.
Рабцевич перевел дух.
— Теперь, товарищи, каждый должен подойти и расписаться.
К столу по очереди подходили бойцы. Как же они все изменились! Те же люди — и не те: теперь их накрепко связала кровная клятва.
После подписания присяги Рабцевич объявил, что в отряде создаются две разведывательно-диверсионные группы и штаб. Первую группу возглавит Михаил Пикунов. Он должен уйти под Бобруйск и там начать действовать. Командиром второй группы назначался Григорий Игнатов (его все знали как Аркадия). Районом действия разведгруппы должны были стать окрестности города Жлобина.
Михаил Пикунов и Григорий Игнатов дружили. А внешне да и по характеру ни в чем не походили друг на друга. Пикунов — коренастый, крепкий, острый на язык весельчак. Игнатов — худой, угрюмо-молчаливый. Пикунов из подмосковного поселка Немчиновка, Игнатов — из города Алексин, что под Тулой. Встретились они в одной из рот мотострелкового полка, стоявшего под Львовом в сороковом году. Полк тогда вел борьбу с вооруженными бандами буржуазных националистов, обосновавшихся в лесах Западной Украины. Вместе с Игнатовым и Пикуновым служил и Михаил Шагаев, родом из подмосковного поселка Усово. Когда началась Великая Отечественная война, они втроем участвовали в боях за Львов, Киев, потом все вместе попали на курсы минеров в Воронеж, а оттуда к Игорю.
…Итак, при штабе остались Рабцевич, Линке, Змушко и несколько бойцов из местных. Змушко, как начальник разведки, должен был тщательно обследовать окрестности, чтобы наладить связь отряда с населением.
В группу Игнатова вместе с Росликом, Шагаевым, Пантолоновым, Жавнеровичем, прилетевшими из Москвы, вошли местные Таранчук, Шинкевич, Кожич и Дашковский.
В группу Пикунова вместе с десантниками Шахно, Синкевичем, Пархоменко и Громыко вошли Храпов, Капельян, Царьков, Шевчук, Герасимович и Козлов.