За гранью
Шрифт:
Трэвис с наслаждением развалился на травке у обочины. Бард, помедлив, пристроился рядом. Дорога уходила за горизонт в обоих направлениях и была вымощена брусчаткой. Многие камни потрескались под разрушительным влиянием воды, ветра и льда и стерлись под ногами бесчисленных толп ступавших по ним людей. Ветер колыхал пучки жесткой сухой травы, пробивающейся меж ними. Но и столетия спустя тракт все еще оставался вполне пригодным для путников. Другим его несомненным достоинством было то, что он пересекал равнину строго по прямой, не отклоняясь от нее ни на градус.
Некоторое время они отдыхали, утолив жажду
Все эти вещи были позаимствованы накануне ночью Фолкеном с захудалой фермы - первого человеческого жилья, встреченного ими за все время путешествия.
– Не стану утверждать, что мне нравится воровать, - заметил бард с ухмылкой, раскладывая добычу перед Трэвисом, - но и не буду отрицать, что к такому методу мне прибегать случалось. Увы, другого выхода у нас нет. Мы с тобой достигли границы обжитых земель, поэтому тебе не стоит выделяться, щеголяя своей прежней одежкой. Я покидал доминионы в неспокойные времена, и у меня нет оснований полагать, что за мое отсутствие положение дел там изменилось к лучшему. Так что благоразумнее не привлекать к себе излишнего внимания.
Утром Трэвис сполоснулся в ледяной воде ручья, на берегу которого они расположились на ночлег, после чего облачился в свою новую одежду. Вернувшись к месту привала, он обнаружил, что Фолкен ничтоже сумняшеся воспользовался его отсутствием и сжег все его земные причиндалы. В том числе бумажник, оставшийся в заднем кармане джинсов. Теперь с прошлым его связывали всего две вещи: очки в стальной проволочной оправе, принадлежавшие жившему сотню лет назад стрелку-ганслингеру, да высокие ковбойские сапоги.
Почесав отросшую рыжеватую щетину на подбородке, Трэвис запустил пятерню за пазуху и достал из внутреннего кармана туники серебряный полумесяц разрубленной пополам монетки. Он как-то позабыл о прощальном даре странствующего проповедника и не вспоминал о нем до сегодняшнего утра. А сейчас вспомнил снова и решил получше рассмотреть. Чеканка по обеим сторонам монеты несколько потерлась и потускнела, но оставалась вполне различимой невооруженным глазом. Однако без второй половины нечего было и надеяться проникнуть в смысл изображенных на ней незнакомых символов и надписей.
Фолкен заметил что-то необычное на его ладони и с любопытством наклонился вперед.
– Что это у тебя такое, друг Трэвис?
Тот в нескольких словах объяснил, как попала к нему половина монетки.
– Можно мне взглянуть?
– попросил бард, окинув его каким-то очень странным взглядом.
– Пожалуйста, - пожал плечами Трэвис, протягивая ему половинку серебряного диска.
Фолкен
– Кетар уль-мораг кай энналь. Силь фалат им доннемир.
Слова слетали с губ барда, как журчание ручья или музыкальные аккорды со струн, но ни одно из них не было знакомо Трэвису Уайлдеру.
– Что ты сказал?
– удивленно уставился он на спутника. Фолкен, в свой черед, тоже пришел в замешательство.
– Мин юрот, кетар уль-мораг кай энналь, - произнес он, протягивая половину монетки Трэвису.
– Как я уже говорил, тебе лучше сохранить эту вещицу при себе. Не могу пока определить точно, где она отчеканена, но монета, несомненно, очень старинная и редкая. И не бубни, пожалуйста, Трэвис. Я не разобрал ни слова в том, что ты сейчас сказал!
Уайлдер задумчиво посмотрел на серебряную блестку у себя на ладони. В голове мелькнула сумасшедшая догадка.
– Не ты один, друг Фолкен, - протянул он, после чего сообщил барду о возникшей у него версии, незамедлительно подтвердившейся экспериментальным путем.
Если половинка монеты находилась в руках или на теле Трэвиса, он прекрасно понимал речь Фолкена, равно как и тот понимал смысл его речей. Но стоило ему утратить контакт с монетой, как оба начисто теряли способность понимать друг друга. Объяснение здесь могло быть только одно. Трэвис был не настолько туп, чтобы не сознавать, что Фолкен не может уметь разговаривать по-английски. Прежде он об этом как-то не задумывался, но быстро сообразил что к чему, когда столкнулся с проблемой вплотную. Как ни крути, оба они принадлежали к разным мирам. Однако дар брата Сая позволял им беспрепятственно общаться, выполняя функции двустороннего синхронного переводчика.
Выслушав высказанную взахлеб гипотезу Трэвиса, бард задумался, потом проговорил:
– Похоже, Джек Грейстоун был не единственным чародеем в этом твоем Кастл-Сити. Ты не устаешь поражать меня, друг Трэвис! Скажи лучше, много еще у тебя за пазухой подобных сюрпризов?
– Боюсь, для меня они столь же неожиданны, как и для тебя, - слабо усмехнулся тот.
Фолкен с сомнением покосился на него, но ничего не сказал. Затем поднялся на ноги и закинул на плечи котомку.
– Пора в путь, - произнес он.
– До заката еще далеко, так что нечего рассиживаться. Если поторопимся, к ночи доберемся до Кельсиора.
Он повернулся и стремительно зашагал по мостовой. Трэвис вскочил и ринулся следом.
– Кстати, ты так и не рассказал мне, почему эта дорога называется трактом Королевы?
– поинтересовался он спустя некоторое время, вышагивая рядом с Фолкеном.
– Это очень старинная история, - начал бард.
– Дорогу эту построили больше тысячи лет назад, а началось строительство вскоре после победы, одержанной над полчищами Бледного Властелина воинством Ультера, короля Торингарта. Названа же она в честь Эльзары, правительницы Тарраса - далекой южной империи. Это ее повелением был проложен мощеный тракт, начинающийся от лежащего на берегу Полуденного моря стольного города Тарраса и проходящий через весь материк вплоть до окраин тогда еще могучего и процветающего Малакора, трон которого занимали сын Эльзары и дочь покойного короля Ультера. Увы, мало кто помнит ныне все эти громкие некогда имена.