За Гранью
Шрифт:
Иришка вытащила фляжку, скептически осмотрела на нее, проводила взглядом Герасима, и спрятала фляжку обратно.
Все-же кофе оказалось много. Значительно больше, чтобы можно было просидеть на месте больше часа, не испытывая неудобства.
Герасим не хотел смотреть в зеркала. Он и не смотрел. Почти пробежал расстояние до двери кабинки, хлопнул ею за собой, принялся избавляться от избытка жидкости.
По мере падения давления, он представлял себе, что выглядел, наверное, глупо. Бежит, постоянно закрываясь и отворачиваясь, бриться перестал. Если отпускать бороду, то тоже без зеркала не обойтись.
С
Как когда-то, еще в детстве, читал у классика, идти нужно было туда, где страшно. Это было прямо за дверкой.
Герасим вышел из кабинки, пододвинулся к зеркалам так, чтобы отражаться только в одном.
Отражение признаков самостоятельности не проявляло. Стояло с хмурым растерянным видом, подозрительно смотрело из-за стекла на оригинал.
Герасим махнул ему. Отражение в точности повторило его действие. Также исправно показало язык и скорчило гримасу, отдаленно похожую на улыбку. Пара осторожных прыжков из стороны в сторону, включая неуклюжее приземление с поскальзыванием и размахиванием руками, точно повторились в зеркале.
Отражение вело себя в полном соответствии с учебником физики, почти забытым со школы. Естественно и научно. Без попыток корчить рожи или улыбнуться за оригинал.
Твердая рука, сжимавшая что-то в груди Герасима, потихоньку разжималась.
Мысленно поздравив себя с окончанием галлюцинаций, он повернулся к двери. В зеркале, в самом уголке глаза что-то сверкнуло.
Герасим замер, стараясь всмотреться.
В зеркале по-прежнему отражались белые кафельные стены в размазанных холодных бликах светодиодных светильников, такие же белые дверцы кабинок и фиолетовый край одной сушилки для рук. На фоне всего этого — отражение тощего парня с всклокоченными волосами, замершего на одной ноге. Парень что-то искал, шаря взглядом по пространству. Вид у него был глупый.
Ничего там не мелькало, не сверкало и не блестело.
Поставив ногу на пол, Герасим мысленно выругал себя, опять поворачиваясь к двери. В зеркале, на краю зрения сверкнул, на мгновение задерживаясь, тончайший волосок. Медленно, как при ловле особенно пугливой бабочки, Герасим повернул голову, следя краем глаза за блеском.
Волосок снова блеснул в зеркале. Герасим застыл.
Стараясь не шевелиться, не двигать глазом, он рассматривал едва заметную блестящую паутинку, тянущуюся от уха его отражения куда-то в глубину зазеркального пространства. От макушки тянулась такая же паутинка. И откуда-то из середины головы тоже.
При внимательном рассмотрении с очень медленными и осторожными движениями, такие паутинки обнаружились у рук и ног. Несколько тянулись от разных точек туловища, по несколько от поясницы и основания шеи. Похожие на струны, они крепились к отражению, делая похожим на марионетку, и исчезали в глубине того, что находилось за его спиной.
Герасим, следя за паутинками, медленно поднял руку и почесал нос.
За крошечное мгновение до того, как отражение пришло в движение, паутинки дрогнули. Будто кто-то тронул их. Как невидимый зрителям кукловод оживляет марионетку.
Приблизившись к стеклу настолько, что щекой почувствовал прохладу, Герасим повел рукой, ловя краем глаза знакомый радужный блеск. Паутинки за рукой отражения дрожали, натягивались, переливались, исчезая в дальних темных уголках отражения кафельного
Кто-то в тех уголках копошился. Свет вокруг и глубина теней не давали разглядеть форму их обитателей. Сложно было предположить даже их размер. Но они определенно двигались. В их шевелении было что-то однообразно — размеренное, как в движениях паука, ткущего ажурную ловушку. Они то замирали, то снова начинали двигаться.
Герасим набрал пригоршню воды, и швырнул себе за спину, метя в ближайшую тень.
В тени замерли.
Герасим отодвинулся от зеркала, стараясь высмотреть в других отражающихся тенях движения их обитателей. Те, по-прежнему почти невидимые, продолжали свое копошение, никак не тронутые произошедшим с собратом.
В зеркале возникло странное движение.
Отражение неподвижно стоящего Герасима, внезапно присело на корточки, перекатилось, изображая краба, и скорчило злобную гримасу. Подпрыгнув, выпрямилось в струнку, схватило себя за шею, после чего одну руку задрало под потолок, и свесило голову на бок, до плеча вывалив язык. Через мгновение оно сделало лицо до отвращения похожим на череп с растянутой по нему кожей.
Дверь тихонько хлопнула.
Отражение не отреагировало на появление еще кого-то, продолжая издеваться над своей внешностью, делаясь все больше похожим на плод фантазии сумасшедшего художника.
Герасим закрыл лицо руками. За спиной тоненько вскрикнули:
— Блин!
Он повернулся, отнял руки.
В паре шагов стояла Иришка. Глаза сверкали из-под челки, на лице рисовалась смесь жалости и брезгливости. Она несколько раз перевела взгляд с Герасима на зеркало и обратно.
— Блин… — повторила она уже спокойнее. — Гера, тебя шеф ищет. А ты тут рожи себе строишь. Как маленький… Небось сам и пугаешься… — добавила она совсем тихо, снова переводя взгляд на зеркало, будто пытаясь увидеть там что-то, кроме отражений себя и Герасима.
Иришка несколько секунд помолчала, будто что-то обдумывая.
— Расскажешь потом, ага? — шепотом сказала она.
Пристально посмотрев Герасиму в лицо, девушка кивнула и направилась в ближайшую кабинку.
Когда дверь за ней закрылась, отражение пришло в движение.
Оскалившись во всю пасть, оно провело рукой по горлу, тыча другой в сторону только что закрывшейся дверцы.
Герасим отвернулся от зеркала.
Темные углы, казавшиеся в зазеркальном пространстве сгущениями тьмы и ровно вырезанные дырами, в оригинале были едва затененными участками. Керамическая плитка поблескивала глянцем не так сильно и была она малость погрязнее. Присмотревшись тщательнее, можно было разглядеть мелкий мусор, пропущенный уборщицей. Больше ничего в этих уголках не было. И паутинки из них никуда не тянулись.
Герасим вышел.
По пути к рабочему месту на глаза то и дело попадались совсем темные углы, тени, едва затененные участки. Их оказалось неожиданно много. И ни в одном из них не оказывалось ничего похожего на тех, едва заметных обитателей теней в зазеркалье.
Кресло издало привычное пф-ф-ф.
Мышь легла в руку. В это мгновение Герасиму показалось, что указательному пальцу что-то мешает. Он покосился на руку. В тот момент, пока глаза уже навелись, но взгляд еще фокусировался, у самого края глаза мелькнула и тут же исчезла тончайшая, как бритвенный срез радуги, паутинка.