За крокодилами Севера
Шрифт:
Вот так целый год и жил я заботой: как быть, как закрыть прохудившуюся крышу?.. Рубероид, рейки на швы кровли, гвозди — все было приготовлено заранее. Еще с прошлой осенью добыл я в лесу подходящий жерди, вывялил их за зиму и весну, а там из этих жердей соорудил две лестницы: одна до крыши дома, вторая — на крышу, чтобы ремонтировать кровлю… Готовые лестницы я распилил на части, чтобы по частям убрать в мой «уазик-буханку». Словом, все было заранее приготовлено к тому, чтобы отдать долг своему прежнему дому. И тут уж не смогла помешать мне никакая погода: дождь — так дождь, все равно едем!
К счастью, непогода отстала от нас где-то за Ярославлем, а у Онежского озера встретил нас
А тут еще и белые грибы: и боровые под соснами во мху, и березовые, в разнолесье, — да еще в таком несметном количестве, что от этих белых грибов становилось порой страшно и на память приходила старинная примета, слышанная мной когда-то в детстве: много белых грибов — обязательно к войне… Так что моим спутникам было чем заняться, кроме рыбной ловли. Я же, как не очень горячий сторонник всех ягодных сборов, показал сопровождавшим меня в этой дороге, в благодарность за помощь в ремонте дома, самые грибные и ягодные места и отправился со спокойной душой на встречу-беседу со своим, очень дорогим для меня озером…
Озеро, в которое не приходила никакая более-менее заметная река и откуда вода никуда особенно не убывала, всегда казалось мне некой драгоценной чашей, которую ты с трепетом держишь на своих ладонях, боясь расплескать и не дай Бог уронить.
В такой чаще-озере жизнь сохраняется лишь до тех пор, пока никто не запустит сюда какую-нибудь грязь-отраву. Обычно в реке такая грязь-отрава будет унесена вниз течением. Да, внизу по течению все живое может погибнуть в случае беды-катастрофы, но река останется живой в своем верхнем течении и понемногу оттуда жизнь направится вниз, к устью. А вот в озере-чаше такого не произойдет — здесь жизнь можно убить сразу и до конца.
К тому же реке природой позволено каждую весну смывать с себя груз прожитого, после весеннего очистительного половодья-потока возвращать себе прежние годы. Увы, такого счастья — не стареть большинству озер просто не дано. От года к году в озере, не знающем обычно стока, побольше ила на дне, побольше травы в воде и по берегам. Конечно, всего за десяток лет с твоим озером ничего заметного не произойдет — все останется как будто на том же самом месте, но все равно память о хрупкой, ранимой чаше жизни, которую человек держит в своих руках, не оставляет в покое… Как? Удержали ли эту чашу, сохранили ли драгоценность в целостности? Или уже навредили, что-то сломали, что-то похитили отсюда?
Я, не торопясь, объезжаю озеро, встречаю знакомые мысы, кланяюсь своим островам, протокам… Нет-нет и останавливаюсь и беру в руки спиннинг. Пока не вспоминаю белый посеребренный «атом», которым когда-то и облавливал обычно все известные мне здесь щучьи засады — пока вопросы озеру задает только мой «мепс» — лепесток: то поглубже — поближе ко дну, то вдоль самого края куги, почти у самой поверхности…Обычно в прошлом такая проверка была довольно результативной: щука — за килограмм, да с пяток окуней, каждый за 150–200 граммов. И хватит — домой. Но на этот раз только один щуренок-малолеток да глупый окунек с детскую ладошку.
«Мепс»-лепесток заменяю колеблющимся «атомом»,
От своих соседей-дачников, которые обитают здесь с весны до осени и промышляют только сетями, добывая кое-какую рыбешку на уху и рыбные пироги, я уже знаю, что щука в озере совсем измельчала… Когда-то и они, мои соседи, по вечерам отправлялись «дорожить» щуку на блесну, зная, что такое занятие обычно приносит им весомую удачу: в прошлом всего час-полтора такой ловли-путешествия, и в лодке не менее трех щук — щук, а не щучек, а тем более не щурят… А сейчас, мол, не дорожим — идет одна мелочь…
Все ясно. Щука в озере побита, а то и выбита основательно… Нет, не летней сетевой снастью и тем более не спиннингом, не дорожкой, а весной, во время нереста, когда эта рыба открыто идет к берегу…
Вспоминаю научные труды петрозаводских ихтиологов, с которыми пришлось знакомиться в то время, когда в лесные карельские озера-ламбушки, обычно не имевшие заметных стоков, решили запустить новую рыбу — пелядь (сырок).
В этом деле у карельских ихтиологов, конечно, были серьезные конкуренты — и прежде всего хищники-щуки, от которых и следовало избавить водоем прежде чем, запустить туда мальков-новоселов… Так что самый первый этап акклиматизации пеляди в карельских озерах-ламбушках и начинался о «подавления» щуки в данном водоеме… Для этого случая сначала предлагался весьма гуманный метод: в озере, куда собирались выпускать мальков-новоселов, разрешалось всем и всякому добывать по весне щуку во время нереста без каких-либо ограничений. Вход шли и сети, и мережи, и острога. И два-три года такого усиленного избиения хищника во время его брачных игр давали свои результаты — щука в таком водоеме почти полностью исчезала.
Правда, этот способ «сокращения численности хищника» оказался не слишком подходящим — он требовал и времени и усилий многих участников события: тех же рыбаков, пожелавшие добывать в данном водоеме щук по весне. И ученые, желая сократить и сроки, и прочие расходы, пошли дальше и поклонились тут иному оружию — химии…
Выбранный для такой цели водоем перво-наперво окружали приметными табличками, на манер табличек, которые выставляют во время военных действий — например; «осторожно — мины!». На этих табличках значилось, что пить воду, употреблять в пищу рыбу из данного озера и собирать поблизости ягоды и грибы опасно для жизни. Ну, а следом в водоем выливали какую-то отраву-химию. Все живое, утверждали свидетели, погибало почти тут же. Отравленный водоем выдерживали на карантине, под охраной предупреждающих табличек, года два, а там и запускали в него пелядь.
Разговоров о том, что совсем скоро новоселы — пелядь (сырок) заполнит собой все водоемы, считавшиеся ранее малотоварными по части рыбы, было много. Я ждал результатов этой тотальной акции, но так и не дождался и только потом, как говорят, из-под полы, получил сведения, что эксперимент не очень удался — по крайней мере рыбные прилавки столицы Карелии пелядью так никто и не завалил.
Как и почему задуманное не получилось, точно не знаю, но хорошо помню до сих пор ту, самую первую, методику акклиматизации, где рекомендовалось усиленно уничтожать щук во время нереста, чтобы избавить водоем от этих хищников. Кажется, только эта рекомендация науки в том эксперименте и была самой научно обоснованной из всего того, что вспомнилось мне сейчас, ибо давным-давно старательные рыбаки-карелы и их русские коллеги по цеху хорошо знали, что на нересте, при недосмотре за разбойниками можно выбить в озере не только всех щук, но и тех же лещей…