За линией Габерландта
Шрифт:
— Теперь я знаю, что делать. — Бычков сказал это как-то загадочно и опять надолго замолчал.
Мое письмо оказалось совсем уж неожиданным.
Тут я должен открыть секрет. Дело в том, что я со дня на день ждал приезда той самой девушки, которая" встречала и провожала меня в родном городе. Мы уже давно договорились с ней обо всем. В каждом письме я с замиранием сердца искал заветную строчку: «Выезжаю». И на этот раз, нетерпеливо разрывая конверт, я думал: извещение о выезде. И вдруг — длинное, какое-то путаное и взволнованное объяснение.
Вот и все.
Ждать еще да ждать! Долгие месяцы. И не знаешь, дождешься ли…
Когда я стоял с письмом и раздумывал о прочитанном, лицо мое, наверное, было не очень веселым.
— Ты что? — участливо спросил Петя.
— Вот, письмо, — сказал я и дал ему листок.
— Можно прочитать?
— Читай.
Он быстро пробежал по строчкам.
— Ты гордиться должен. Такая девушка!
— Я пробую. Не выходит что-то.
— А у меня совсем другое дело. Знаешь, даже как-то стыдно перед вами. У Леши горе, у тебя печаль, а мне… Возьми, прочти.
Он сунул свое письмо и, совсем уж не к месту засмеявшись, пошел в лес, на ту самую тропу одиноких раздумий, куда мы частенько хаживали, когда на душе было неспокойно. Тотчас вслед за Петей ушел настороженный Сергей.
В письме Зотову оказалось много обычной девичьей трескотни. Мне даже не понравилось. Его Варя на четырех страницах рассказывала о последних студенческих новостях, о защите диплома, о фронтовых делах, о родных, о настроении доброго десятка их общих знакомых и тут же сообщила, что «выбила» себе место метеоролога на Дальнем Севере. «Так что, Петька, жди, нагряну я на твою голову раньше первого снега. Не боишься? Я помню твои слова. И не хочу изменять своему слову…»
— Понял? — спросил меня Петя, вернувшись вместе с провожатым из леса. Он старался казаться серьезным, озабоченным, а у него ничего не получалось, радость так и брызгала из глаз, светилась на щеках, раздвигала губы. На его месте каждый вел бы себя так.
— Поздравляю, — довольно кисло произнес я. — Натянем еще одну палаточку для семейных.
— Ребята, — сказал Бычков, — если что, так мы тронемся все вместе. Понятно?
В тот же день мы ушли с нашего острова.
Первым, кого мы увидели в городе, был Дымов.
Дмитрий Степанович встретился с нами в коридоре управления. Он очень приветливо улыбнулся мне и с любопытством оглядел Зотова. Сказал ему с оттенком торжественности в голосе:
— Наслышан о вашем отце. Романтическая и вместе с тем грустная история, не правда ли? Очень приятно познакомиться с человеком, который принял горящий факел из ослабевших рук отца и решил нести его дальше, как горящее сердце Данко.
Кажется, Дымов читал Горького.
Петя довольно равнодушно выслушал эту чересчур пышную тираду. Но слова Дымова не тронули его. Или, может быть, после истории с выстрелом у речки просто стал осторожней. Он ответил любезностью, выдержанной в служебном тоне:
— Мне тоже приятно познакомиться. Ведь вы имеете прямое отношение к судьбам сельского хозяйства.
— Ну, уж и прямое! Так можно сказать только о нашем глубокоуважаемом Кирилле Власовиче. Он — действительно. А я… — Дымов скромно пожал плечами. — По мере сил своих помогаю. Вот и сейчас. Знаете, зачем вас пригласили? Речь пойдет об изысканиях в глубине материка, почти у полюса холода. Интересно, не правда ли?
Дымов говорил главным образом с Зотовым. И глядел только на Зотова. У меня было время понаблюдать за плановиком. Странно, почему это любезный Дмитрий Степанович так заискивает перед Петей? Даже заглядывает в глаза. При его наклонностях он может вести себя так только с начальством. Или долгое общение с Омаровым сделало его таким? Он просто лебезил.
— Вы не думаете поехать туда? — спросил он Зотова.
— Если нужно будет, поедем, — ответил Петя и посмотрел на меня.
— Точно, — подтвердил я.
— Вообще-то интересно, — добавил Петя.
— Ну, а опыты вашего отца? Вы продолжаете их? — не унимался Дымов.
— А как же! Мы оба занимаемся питомником отца, размножаем его сорта. Если будет все благополучно, наш край скоро получит хорошую зерновую культуру и очень холодостойкие крестоцветные культуры. — Он вдруг осекся и быстро глянул на меня: не сказал ли чего лишнего? — В общем, много интересного, — закруглил он разговор.
— Вы не знаете, где сейчас Зубрилин или Руссо? — спросил я Дымова.
— Они вас ждут. Кажется, в седьмом кабинете. Вон там…
Он оставил нас лишь после того, как проводил до дверей комнаты замполита.
— Скажи, какой любезный! — Петя посмотрел вслед Дымову. — Аж не верится. Начальство все-таки.
Виктор Николаевич звонил по телефону, когда мы вошли. Кивнув и показав на стулья, он продолжал свой разговор.
— Да, да, возьмите все данные по этому району. Ну что Оймякон, до него оттуда почти триста километров, — разве это показатель? А ближе ничего нет? Реденько, однако, у вас станции. Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, давайте скорей. Мы ждем. Наши товарищи приехали, все в сборе. Одна нога там, другая здесь.
Он положил трубку.
— У Руссо были? Нет? Как самочувствие? Вы знаете, что мне и главному агроному поручена организация нового совхоза? Это в Май-Урье, семьсот с чем-то километров отсюда, точно на север. Говорил сейчас с метеорологами, мнутся, твердого слова у них не выбьешь. Что там за климат, не знают. Соберемся, посоветуемся. Может быть, всей вашей группе туда придется выехать. Не боитесь? Ну еще бы! Такие герои…
Это он намекал на наш поспешный поход к военкому. Ладно.
— Что слышно о Конахе? — спросил я, чтобы переменить тему.