За Нарвскими воротами
Шрифт:
– Ну и что ты молчишь? – уже почти спокойно и даже холодно сказал Лёша. Первоначальный гнев его уже несколько поутих, волна возмущения, поднявшаяся в нем, как только он увидел этот проклятый пакетик, пошла на убыль, обнажая самое дно его души – страх за свое собственное будущее, за те последствия, которые могли иметь значение лично для него. – Лера, неужели ты сама не видишь, что так нельзя жить? – Он уже всё для себя решил и теперь просто бросал правильные слова, чтобы придать своему малодушию видимость разумности. Как и многие добрые, но трусоватые натуры, Лёша часто колебался между желанием помочь и настойчивым порывом поскорее унести ноги подальше от потенциальной опасности. Побеждал обычно инстинкт самосохранения, и наверно, это было
Лёша посидел еще немного – Лера всё молчала, ей ничего не хотелось говорить. Она бы могла что-нибудь ему сказать: о том, что всё не так безнадежно, что им только надо вместе со всем этим справиться, что когда они вдвоем, им никто не страшен, никакие менты. Но она догадывалась, что Лёша не хочет больше «справляться», что ресурсы его чувства к ней почти исчерпаны и он думает сейчас только о себе. Сейчас она была самой обычной женщиной – слабой и очень уязвимой, а он пытался спасти свою шкуру – больше они ничего не могли сделать вместе. Лера прекрасно знала, что сейчас будет, но не могла этому ничего противопоставить – сил уже не было.
Лёша наконец-то ожил и произнес обычную в таких случаях фразу: «Лера, я думаю, нам надо некоторое время пожить отдельно». Лера упорно молчала – она не хотела его останавливать, просто понимала, что сейчас это бессмысленно.
Лёша начал сумбурно собирать вещи. Решение его не было окончательным, но ему хотелось скорее уйти, пока Лера не пытается его останавливать. Он знал, что поступает недостойно, и понимал, какие темные источники подпитывают его «благородное» негодование, поэтому так и торопился, пока не заговорил голос совести. Здоровый эгоизм гнал его подальше от этих проблем, которые могли обернуться для него весьма серьезными затруднениями, а чувство долга робко пыталось подсказать, что подло бросать беременную женщину, оставляя ее одну во враждебной обстановке.
В общем, надо было поскорее сматывать удочки.
Лёша наспех побросал все свои вещи в единственную имевшуюся у него подходящую тару – большую спортивную сумку. Личных вещей у него было немного, а свою аппаратуру – телевизор и магнитофон – он, естественно, пока уносить не собирался, не до того ему сейчас было. О том, куда идти, он меньше всего беспокоился. У него было несколько надежных друзей, на первый раз можно было переночевать хоть у своего старинного друга и нынешнего босса – тот жил один.
Наблюдая за его суетливыми сборами, Лера не сказала ни слова – она так и не вышла из состояния оцепенения, которое подступало к ней весь сегодняшний день, а во время разговора с Лёшей завладело ею окончательно. Но как бы ни была она подавлена, как бы ни обессилел ее мозг, в душе оставался крошечный пятачок пространства для надежды. Разум безмолвствовал, но интуиция подсказывала, что это всё еще не окончательно, что Лёша может еще вернуться, а пока она сделать ничего не может – и сейчас лучше молчать. Конечно, она не «думала» об этом так, как думают в нормальном состоянии – словами и развернутыми предложениями. Ее подсознательное понимание ситуации затаилось где-то гораздо глубже уровня суждений – не в левом полушарии, отвечающем за логику, и даже не в правом, созидающем образы, а где-то в мозжечке, который один продолжает бороться за выживание, когда разум пасует перед катастрофой.
Уже собрав сумку, Лёша в последний раз внимательно осмотрел всё вокруг – не забыл ли чего. И тут взгляд его выхватил тот самый злополучный пакетик с героином – он так и валялся на столике, куда Лёша в сердцах швырнул его в самом начале разговора. И, снова не отдавая себе отчета в том, что делает, Лёша схватил пакетик и сунул его себе в сумку. «Я выброшу эту дрянь, ты больше не будешь этим заниматься!» – пафосно заявил он. В другое время он бы так не поступил, прекрасно понимая, что за героин уже кто-то заплатил и Лера останется должна ментам. Но сейчас он был настолько
Это уже было опасно. Лера разом вышла из ступора, вскочила и попыталась вырвать у него пакетик. Но силы были неравны. Ее сопротивление нисколько не вразумило Лёшу, а только еще больше раззадорило. То, что она пытается бороться за наркотики, казалось, оправдывало его решения и поступки. К этому моменту он уже совсем поглупел и уверился в том, что всё делает правильно. Оттолкнув Леру, он схватил сумку, выскочил в коридор, быстро распахнул входную дверь (она была заперта только на защелку, как часто бывает в бедных коммуналках, где нечего красть) и выскочил на площадку. В следующую секунду дверь захлопнулась и раздался поспешный топот ног вниз по лестнице.
Глава 4
Для Валерии наступили странные дни: она боялась выходить на улицу и всё время сидела дома. Первые два дня она почти не отходила от окна – всё ждала, что Лёша вернется. Погода в эти дни была пасмурная, за окном всё время шел снег. Валерия стояла у окна, смотрела, как падают жирные снежинки, и думала о Лёше, о том, что они скажут друг другу, когда он вернется, как они помирятся, будут сидеть на диване, пить чай и разговаривать. Но о главном – о главном она почему-то совсем не думала. Ни разу за эти два дня не пришло ей в голову, что надо что-то делать, надо срочно искать деньги, чтобы расплатиться с Русланом. Видимо, сработал какой-то защитный механизм, вытесняющий негативные воспоминания. Ей почему-то казалось, что когда Лёша вернется, всё разрешится само собой. Никогда она не была такой наивной и всегда сама решала все свои проблемы. Но сейчас она не могла думать ни о чем, кроме их отношений с Лёшей, и все остальные проблемы как-то на время затерялись, отодвинулись к краю сознания и стали для нее почти незаметны.
Однако Лёша всё не приходил, и Лера постепенно начала возвращаться к реальности, которая выглядела безрадостно. Простая арифметика рисовала угрожающую картину. В том пакетике было граммов десять героина, в одном грамме примерно пятнадцать доз по сто рублей каждая – значит, Лера оставалась должна Руслану пятнадцать тысяч рублей. Этих денег у нее сейчас не было. Взять у кого-то в долг и думать было нечего: те из прежних знакомых Леры, что были побогаче, давно от нее отвернулись, а несколько подруг, с которыми она еще продолжала общаться, сами еле сводили концы с концами. Конечно, можно было бы позвонить брату в Екатеринбург, попросить денег. Но ведь ему же не скажешь про наркотики, поэтому придется придумывать предлог – например, что деньги нужны на свадьбу. Но на свадьбу Лера как-то раз у него уже просила денег, и тогда они ушли совсем на другие цели: она ходила по врачам, лечилась от бесплодия. Значит, нужно было выдумывать что-то новое, врать, выкручиваться. К тому же позвонить брату означало, что ей придется долго объяснять всю подноготную, рассказывать о том, что Лёша ушел, что она осталась совсем одна, без денег и так далее и тому подобное. А сейчас ей совсем не хотелось об этом говорить.
Прошло еще несколько дней, Лёша не возвращался, а Лера всё не выходила из дома. Но если в первые дни она боялась выходить, потому что ей всё казалось, что он вот-вот придет или позвонит (мобильника у нее не было), то теперь ее мучил уже другой, намного более серьезный страх. Она боялась встретить где-нибудь на улице Руслана или кого-нибудь из его подельников, таких же держиморд из отделения милиции, которые торговали наркотиками, выслеживали и выживали из квартир одиноких старушек и алкоголиков, избивали людей и упражнялись в других подобного рода благородных занятиях. Она их прекрасно знала, знала и то, что они способны на всё, если задеть их интересы. Но хуже всего было то, что многие из них сами ее хорошо знали – она уже засветилась у них в конторе.