За нейтральной полосой
Шрифт:
– Я не на один день... Надеюсь, что смогу с ним встретиться...
ГЛАВА 8
1
Господин Кито вспоминает, что Циремпил не успел позавтракать. Если вспоминает это, значит, ему во всех подробностях доложили о происшедшем в доме профессора Родича. С мелочами, с описанием подноса, который профессор не успел поставить на стол, и, наверное, женского передника, что бедный Родич нацепил на себя, чтобы не испачкать костюм.
– Признаюсь, что неординарные события сегодняшнего утра полностью лишили меня аппетита... – отказывается Циремпил.
– Надеюсь, что к обеду он у
Дверь открывается тут же, и появляются два тюремщика, что избивали Дашинимаева. Понятно, что они стояли прямо за дверью. Кито опять что-то говорит им, тюремщики молча кланяются.
– Эти люди тоже останутся со мной? – спрашивает Циремпил.
– Нет, – успокаивает господин Кито. – Они понадобятся мне в другом месте... А сейчас поднимемся на второй этаж. Надо привыкать к месту, где вам предстоит прожить достаточно долго, и там же продолжим нашу беседу.
Он идет первым. Циремпил выходит следом, но в дверях оборачивается. Смотрит на кресло, что доставило ему так мало удовольствия, потом выключает в комнате свет, словно недолгое пребывание в Германии научило его немецкой аккуратности, и он уже начал чувствовать себя здесь почти хозяином, поскольку согласился пребывать в этом доме более двух месяцев. Господин Кито это видит и удовлетворенно улыбается, словно все понимает. Впрочем, он не знает, что Циремпил всегда любит порядок и отличается предельной аккуратностью в быту. Поэтому сам перед собой не кривит душой и не изображает чего-то нового.
Они идут... Тот же коридор, та же лестница, только движение уже в обратном направлении, и теперь никто силой не тащит Дашинимаева под локти, не проявляет в его отношении грубость и пренебрежение. Но настроение у Циремпила почему-то не улучшилось. Наверное, потому, что он понимает – ему отпустили на жизнь еще только два месяца, может быть, чуть больше, а потом все равно убьют. Сам господин Кито, не желая того, подтвердил опасения. Присутствие здесь Циремпила – это его алиби. Но если станет известно о существовании двойника, то алиби становится несуществующим. Значит, двойник должен исчезнуть без следа. Это логика убийц, а господин Кито, при всей своей рисованной доброте и душевности, всего-то заурядный убийца... Ну, может быть, и не заурядный, но убийца, которому непонятно такое слово, как жалость, когда дело касается его личной безопасности. Да и в других случаях ожидать жалости от террориста смешно, хотя каждый человек в положении Дашинимаева должен надеяться, что к нему все же проявят жалость.
Однако сам Циремпил понимает отлично, что надеждой на спасение, пришедшее со стороны, от добрых или жалостливых чужих рук, жить невозможно, следует и самому что-то сделать для продления собственной жизни. Почему-то так несправедливо получается, что в мире большинство людей – ведомые, словно лишенные собственной воли. Это он знает из наблюдений за окружающими. Они всегда ждут, что кто-то им скажет и укажет, как следует себя вести, что предпринимать в определенных обстоятельствах. И все не потому, что они ленивы, а только потому, что они боятся принять на себя ответственность. Кто не боится, кто готов за себя отвечать, кто готов сам решать, как ему жить и жить ли вообще, тот и получает в награду удачу.
Циремпилу дан срок. Два с небольшим месяца. При этом следует понимать, что террорист господин Кито вполне может хитрить. Не такой он человек, чтобы доверять всем, и наверняка не доверяет Циремпилу. И потому, обозначая свой отъезд в два с лишним месяца, он вполне может рассчитывать вернуться через полтора, а то и через месяц, чтобы не дать возможности Дашинимаеву
Второй этаж дома напоминает собой жилище восточного человека. Перегородки в комнатах выполнены в японском, а совсем не в немецком стиле – сделаны из бумаги. На полу жесткие циновки из рисовой соломы и маленькие столики на коротких ножках. Только сейчас Циремпил определяет национальность господина Кито – по этому стилю, отличному от большинства азиатских. Бурятский быт совсем другой, но все же он схож с японским стремлением расположиться ближе к земле и потому не утомляет. Тем не менее необходимость садиться подгибая под себя ноги сразу отдается в душе Дашинимаева ностальгическими нотками. Вспоминается дед-пастух в степи под Борзей, вспоминаются детские поездки к нему, дедовская юрта, покрытая внутри простенькими домоткаными коврами в несколько слоев. Это воспоминание приятно, и Циремпил охотно подчиняется жесту господина Кито, приглашающего присесть.
Циремпил садится и трогает пальцем бумагу стены. Она напоминает чертежную кальку, провощена и жестка. Опять откуда-то выплывает давно забытое: японское хокку [22] с названием чуть ли не более длинным, чем само стихотворение, – «Вспоминая умершего ребенка». И Циремпил цитирует протяжным печальным голосом:
Больше некому делатьпальцем дырки в бумаге окон,но как холодно в доме...22
Хокку – форма краткого (три строки) японского стихотворения лирико-философского содержания.
Господин Кито оборачивается через плечо и коротко смотрит на окно. Окна, как и наружные стены, здесь вполне германские. Основательные.
– Я вижу, вы знакомы даже с японской поэзией. Приятно иметь дело с культурным человеком. Однако я обязан вас предупредить, что окна в этом доме не просто не бумажные. Они выполнены из бронированного стекла на случай непредвиденных обстоятельств и открываются только сложными ключами. Разбить стекло и проникнуть в дом через окно невозможно. Обыкновенная пуля – пистолетная, автоматная – это стекло не пробьет. Только пуля крупнокалиберного пулемета... Это я предупреждаю вас – беспокоиться не стоит, безопасность в этом доме вам гарантирована.
Циремпил отлично понимает речь господина Кито. Он тоже восточный человек, и восточные иносказания понятны ему прекрасно. Хозяин говорит не о безопасности, а о том, что невозможно разбить стекло и бежать через окно. Вот и все...
– Кроме того, – предупреждает хозяин, – все комнаты оборудованы скрытыми инфракрасными камерами, и изображение днем и ночью идет на мониторы внутренней охраны. Проникновение в дом постороннего человека, даже если это каким-то образом станет возможным, а я утверждаю, что это невозможно, сразу будет зафиксировано, и охрана примет соответствующие меры.
И это тоже звучит скрытым предупреждением Дашинимаеву о бесполезности принятия каких-то мер к побегу. Инфракрасные камеры видят в темноте так же, как днем, значит, и ночь ему не помощница. Все предусмотрено!
Только в самом ли деле все?
Никогда не бывает возможным предусмотреть все.
Всегда, при желании, можно найти слабое место.
Даже у того же бронированного стекла существует критическая точка, при ударе в которую стекло рассыпается на мелкие кусочки. Так и в любом другом деле.