За пеленой надежды
Шрифт:
— В чем дело, миссис Мортимер?
— Это мой муж. Видите ли, мы женаты уже тридцать лет и очень любим друг друга. Я всегда была ему верна. Мы всегда были преданы друг другу. — Она отвернулась и уставилась в потолок. — Несколько недель назад я поехала в Кону погостить у сестры. Я встретила этого мужчину… — Миссис Мортимер посмотрела на Мики глазами затравленного зверька. — Он для меня ничего не значил. Я даже его имени не помню! Я встретила его на вечеринке и… Доктор, мой муж диабетик. Он не мог, ну у него несколько последних лет не получалось. Нам сказали, что ему уже
Женщина не выдержала и дала волю слезам.
Мики погладила ее по плечу и сказала:
— Не тревожьтесь, миссис Мортимер. Я не думаю, что вы забеременели. Когда доктор Джоунс производил осмотр таза, он ничего не обнаружил.
Миссис Мортимер взглянула на нее полными слез и недоумения глазами:
— Какой осмотр таза?
Мики напряглась, но сказала ровным голосом:
— Осмотр в отделении неотложной помощи проводил врач, который был до меня. Разве вы не помните, что он делал вам осмотр таза?
— Доктор, как он мог это сделать? Я даже выпрямиться не могу!
В поле зрения Мики показалась зеленая фигура. Это был Джей Соренсен, он приближался, на ходу завязывая маску.
— Привет, — сказал он, улыбнувшись. — Я доктор Соренсен. Пока вы здесь, я буду заботиться о вас.
— Джей, — тихо сказала Мики, поднимаясь на ноги. — Можно переговорить с тобой? Вон там.
Мики кивнула в сторону раковин.
— Конечно, — ответил он и отошел.
Когда Мики хотела последовать за ним, миссис Мортимер снова схватила ее за руку.
— Пожалуйста! — прошептала она. — Пожалуйста, доктор! Если у меня обнаружится внематочная беременность, если я дошла до такого, тогда пусть это станет наказанием для меня, а не для моего мужа. Это убьет его, если он узнает, что я сделала. Доктор, обещайте, что вы не скажете ему!
Мики взглянула на пальцы, обхватившие ее руку.
— Миссис Мортимер, мне придется сказать ему правду…
— Прошу вас! Это погубит его. Пожалуйста, не говорите ему!
19
Предание гласит: однажды много лет назад Бог по имени Лоно решил обрабатывать землю и поэтому обратился в человека. Работая, он случайно ударил себя киркой по ноге и нанес себе ужасную рану. Появился Кейн, творец, величайший из гавайских богов, и научил Лоно, как исцелить свою рану, наложив на нее припарку из листьев пополо. Затем Кейн передал Лоно, который стал Лоно-Пуха, Лоно Возвышенным, все свои знания о лечебных травах и искусстве исцеления, таким образом делая Лоно-Пуха богом-покровителем всех врачей, которые обращались к нему.
На том месте, где Кейн сотворил чудо, возвели храм, куда хромые и слабые могли прийти и изгнать злых духов болезни из своих тел — простой храм, построенный из веток коа и священного дерева охиа. Однако с течением времени, пока боги один за другим отступали перед напором нового мира и нового века, и по мере того как боги стирались из памяти, на месте, священном для Лоно-Пуха, построили новый храм для поклонения другому богу исцеления — белому богу. Все началось в 1883 году, когда британцы
К тому времени, когда Мики Лонг прибыла в «Викторию Великую», этот храм медицины возвышался над плодородной землей Оаху на десять этажей. Его возводили из бетона и стекла, а о прошлом напоминали миссионерские солнечные часы у края гигантского плачущего баньяна. Вот как раз на этом месте и сидела Мики, на мраморной скамье в стороне от бетонированной дорожки, которая разрезала пополам безупречно ухоженные больничные лужайки. День стоял чудесный, если б не жара: остров переживал изнуряющий осенний период, когда пассаты затихают и ветры начинают дуть с экватора, принося высокую влажность и нестерпимую жару.
Мики, наслаждаясь нежданным тридцатиминутным перерывом между операциями, сидела на солнышке и ела из чашки йогурт, а заодно читала письмо Сондры, которое уже три дня носила с собой.
Привет, Мики! Как у тебя дела? Надеюсь, хорошо. Боюсь, что мне все еще трудно привыкнуть к этому месту. За последние полтора месяца мне пришлось забыть очень многое из того, чему меня учили в Финиксе. Интерном мне казалось, что нас безжалостно загоняли, и я не могла дождаться, когда все закончится. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, как легко нам было! В этой миссии нет ни рентгена, ни электрокардиографа, ни портативной диагностической аппаратуры. Нет лаборантов, которые могли бы брать анализы крови. Нам приходится заниматься всем этим при помощи очень примитивной аппаратуры. К слову, наша лаборатория здесь, мягко говоря, в зачаточном состоянии: один микроскоп и одна центрифуга. Мы сами делаем работу лаборантов, гистологов, цитологов и патологов. Нам даже приходится самим устанавливать группу крови и резус-фактор.
Здесь все безнадежно устарело. Мы используем давно вышедшие из употребления препараты, которых я в своей практике прежде ни разу не видела. А в операционной находится бак с циклопропаном, запрещенный в той больнице, где я стажировалась! Похоже, я не могу отучиться от привычки полагаться на вещи, к которым меня приучили. Например, респираторы. Я распорядилась надеть на пациента респиратор, а доктор Фаррар поинтересовался, не собираюсь ли я поехать за ним в Найроби вместе с больным!
У нас с Дерри все время происходят стычки. Он пока не разрешает мне никуда выезжать, и за полтора месяца, что нахожусь здесь, я еще не притронулась к скальпелю. А теперь у меня возникли проблемы еще и с медсестрами: те не знают, что и думать обо мне, женщине-враче. Они большей частью либо игнорируют мои распоряжения, либо бегут к Дерри и Алеку за подтверждением. Все медсестры обучены в Момбасе по старой британской системе, которая требует классового разделения между врачами и обслуживающим персоналом. К примеру, если врач входит в палату, медсестра должна встать и предложить ему свой стул. Они с подозрением относятся к моим попыткам подружиться с ними.