За пределом (том 3)
Шрифт:
— Откуда вообще у тебя такая уверенность, что его кто-то припекать будет?
— Охранять? А ты бы не стал охранять человека, что хранит все твои бабки?
— Ну… — протянул он, — да, наверное, стал бы.
— Ну вот.
Люди вообще не думают. Даже элементарно, будто первый раз в этом деле.
Неудивительно, что они слепо верят Бурому, а он вертит ими как хочет.
— Считаешь себя умным, перец? — вновь пошёл в атаку Француз. То ли пытался меня поддеть, то ли уязвить.
— Я считаю себя догадливым, — поправил я его. — Догадливый,
— А в чём разница?
— В том, что я смотрю на вещь и могу догадаться. Умные всё знают.
— Тогда догадливый лучше.
— Нет. Ты можешь смотреть на какую-то вещь и не знать, что это, зачем она и так далее. И ты никогда не догадаешься, что, зачем и как. Умный знает, что это, знает, зачем, как и для чего, потому он может сразу понять всё.
— И типа ты догадливый, а не умный? — хмыкнул он.
— Да.
— Хех… Ты гордишься этим, не так ли?
— Нет. Нечем гордиться.
— Нечем? Ты ведь знаешь, что умнее многих из нас, несмотря на возраст. Сидишь с самодовольным лицом, как свежеиспечённый пирог, и строишь из себя скромного парня, который считает себя неумным, но уверен в начинке в обратном.
— И? Чего ты добиваешься этим? Пытаешься меня поддеть? Доказать мне, что я тот ещё подонок? Да я это и так знаю. Не лучше, чем остальные.
— Постоянно говоришь, что такой же батон, как и все вокруг. Но это не так, — усмехнулся он недобро. — Ты хуже. Мы уроды, согласен, но ты… Ты гнилой ублюдок, который уничтожит всё на своём пути. Все мы пытаемся выжить, и ад горюет по нам, но мы не перешагивали через своих товарищей.
— Ну-ну, Ряба тебя не слышит, — напомнил я. — Хотя это же всё Бурый, можно и на него свалить.
— Может и была причина на это. Но он помог многим. Именно помог. Но ты… тебе плевать, ты поджаришь каждого из нас, чтоб добиться своей сладкой булки. Просто потому что мы оказались на твоём пути.
— Допустим такой вариант. Но получается, что я должен умереть тогда, так?
— А чем заслужили мы это? Да, мы бандиты, но мы тебя приняли и заслужили лишь удар в спину, так? Из-за того, что оказались на твоём пути? Тем, что благодарны тому, кто нам испёк будущее? Мы убийцы и редкостные ублюдки, но мы просто живём, как и ты.
— И что? Лучше умру я? Ты к этому клонишь?
— Ты сможешь убить тех, кто хорошо к тебе относится, Томас? — внимательно посмотрел он на меня. — Ты можешь уехать, но ты не делаешь этого. А знаешь почему?
Я махнул головой, говоря, давай.
— Потому что ты не лучше Бурого, что, возможно, использовал тебя. Ты так же будешь жарить людей, что тебе верят, как и он. Ты так же будешь идти по трупам. Ты готов заплатить за это свою цену?
— Я уже заплатил свою цену, — ответил я.
— И заплатишь снова. Бурый заплатил своё матерью за желание обогатиться убийством. Гребня заплатил товарищами за то, чтоб получить лёгкие деньги, и именно поэтому корит себя. Пуля знает, чем может заплатить он, и потому хочет спрятать Гильзу. Мы все заплатили теми, кто лежал с нами на противне.
—
— Это было до этого, — покачал он головой. — Я заплатил своей девушкой, — и потом уже тише добавил. — Беременной.
Пытается убедить меня ничего не делать и сдаться? Давит на совесть и пытается напугать тем, что всегда приходится платить? Не сказать, что меня это впечатлило.
— Тогда останови меня, — тихо сказал я. — Ты знаешь, что нужно сделать, не так ли? Останови меня и расскажи Бурому о случившемся. Спаси всех.
Он ничего не ответил за те две минуты, что я ждал и пока за окнами плыл Верхний город.
— Что и требовалось доказать. Ты не лучше меня, не желая помирать ради других, и думаешь только о себе. Надеешься, что это пройдёт мимо тебя, что расплатится кто-то другой, а не ты. Нам гореть в соседних котлах, Француз, так как мы оба предатели, мы оба думаем только о себе и оба готовы жертвовать другими. Так что не тебе сейчас здесь петь об ударе в спину.
— Я никого не предавал.
— Уже предаёшь. Ты спрашиваешь, что же вы сделали такого, что можете стать гипотетической жертвой для меня? Тем, что вы убийцы. Вы пришли в этот бизнес и должны понимать, чем это грозит. Не всегда нам убивать и запугивать беззащитных. За большую власть большие требования, Француз. И я настолько же хорошо, как и вы, знаю, что даже за благие поступки надо платить.
— Сколько тебе лет, Томас? — угрюмо спросил он. — Только честно.
Видимо решил зайти с другой стороны. Ладно, попробуй.
— Семнадцать.
— Семнадцать… — повторил он, будто пробуя слово на вкус. — И что ты знаешь о жизни, Томас? Ничего. Ты лишь строишь из себя взрослого, но единственное чего добился, так это стал бандитом.
Смешно это слушать от того, кто сам повяз в криминале по уши.
— Я бы с радостью ответил, что мир меня сделал таким, но это лишь отчасти правда.
— А какова другая часть?
— Я позволил ему это сделать. Дал добровольное согласие.
— Продал душу дьяволу… — хмыкнул Француз. — Стоило это того?
— Да. Пусть я заплатил за это… всем, что у меня было и остался один, однако всё исправил, — пожал я плечами. Боли от этих слов уже не было. Практически. Я смирился.
— Поэтому ты так рвёшься к власти? Что больше никогда ничего не терять и иметь возможность отстоять своё право? Думаешь она тебе это даст? Что после этого всё плохое для тебя закончится?
— В будущем, если представится возможность, мы это и прверим.
И Француз лишь хмыкнул, бросив на меня насмешливый взгляд. Он знал, что я хочу занять место Бурого. Чувствовал это, но не спешил препятствовать. Почему? Потому что трус? Или потому, что боится вновь потерять кого-то? Можно ли винить человека, который думает о себе в эгоизме? Ведь своя рубашка всегда ближе к телу, и жертвовать жизнью ради друзей… так говорят только те, кто ни разу с этим не сталкивался. Друзья становятся чужими людьми, и первое место займут лишь ты и родные тебе люди.