За рычагами танка
Шрифт:
В ночь на 7 июля танки, дробя гусеницами засохшую супесь проселков, двинулись к фронту. Безветренная июльская ночь не успела охладить нагревшуюся за день землю, поэтому с восходом солнца сразу стало жарко. Плотной завесой застилала небо серо-бурая пыль, поднятая танками на сотни метров вверх. Оседая, она густо припудривала придорожные посадки, липла на колосья ячменя, наклоняя их к земле, вихрясь, заполняла воздухоочистители двигателей.
За рычагами одного из танков головного взвода 32-й бригады сидел старший сержант Иван Рагозин. В открытый люк его тридцатьчетверки клубами врывалась пыль, ложась на мокрое от пота лицо,
Трое суток стонала земля на пути движения танковых колонн. К исходу 10 июля части танковой бригады заняли оборону на рубеже Веселый, Прохоровка.
К 11 июля противник стянул под Прохоровку мощную группировку войск, влив в нее около семисот танков, часть из которых успела прорваться по лощине между железной дорогой и рекой Псел, кирпичному заводу на юго-западной окраине Прохоровки.
С рассветом 12 июля легкий парок курился над голубой ленточкой реки Псел. По-мирному тихое безоблачное небо обещало хороший летний день. В садике, недалеко от КП командарма, мирно попискивала какая-то пичуга.
Но вдруг со стороны Белгорода донесся еле слышный рокот моторов. Он быстро нарастал, раскалывая тишину, и скоро превратился в сплошной ревущий гул. Несколько десятков фашистских бомбардировщиков волнами шли на наш передний край. А высоко над ними в безоблачном небе уже завели боевую карусель с фашистскими «мессерами» наши краснозвездные «ястребки». Однако бомбардировщики все же добрались до переднего края нашей обороны. А когда пыль и дым от разрывов сотен авиабомб рассеялись, поля запестрели пятнами черных воронок. Прижатые к земле созревающие хлеба дымно горели.
Скоро воздушная разведка донесла, что из района Яковлева и Покровки выдвигается большая группа фашистских танков.
В 8 часов по всему фронту открыла огонь наша артиллерия. Полчаса она перепахивала землю на переднем крае противника, а завершили артподготовку массированным ударом гвардейские минометы. Нанесла удар по вражеским позициям и наша авиация.
Усаживаясь на своем сиденье и все время наблюдая из укрытия за полем боя, механик-водитель Рагозин сказал командиру своей машины:
— Теперь, товарищ лейтенант, очередь наша. Не подкачаем?
— Не подкачаем, механик, только люк закрой, ни к чему свой лоб под фашистскую пулю подставлять.
— Не могу, товарищ лейтенант; в этом проклятом аду с приоткрытым люком еле видно, куда едешь, а если закрою, я вас в первую же воронку посажу. Поле-то все в воронках, как шахматная доска в клетках. А нам с вами некогда в воронках отсиживаться.
В это время в наушниках командира танка прозвучал сигнал атаки. Сотни ревущих моторами и скрежещущих сталью бронированных машин вышли из укрытий и ринулись в атаку.
Скоро стальная волна наших танков схлестнулась с такой же мощной волной фашистских. Сразу на поле боя перемешались сотни танков и самоходок. Поле сражения оказалось узким, оно не давало возможности развернуться такой массе машин. Фашистские «тигры» горели под ударами более маневренных тридцатьчетверок. Выла, гудела, грохотала всесотрясающая буря, сотканная из огня и стальных осколков. Кажется, в воздухе, над полем боя, было тесно снарядам, их траектории переплетались с вычурной вязью пулеметных трасс. Тогда, когда из-за близости цели нельзя было стрелять, танки сшибались в страшном таране и останавливались
Батальон майора Иванова с ходу вклинился в боевые порядки врага почти на 5 километров. Но созданная им брешь скоро закрылась за ним, и он на некоторое время остался окруженным. Однако танкисты не растерялись и с каждой минутой наращивали силу удара.
На поле невиданной доселе по своим масштабам танковой битвы то и дело вспыхивали, затухали и вновь вспыхивали скоротечные схватки.
В один из моментов, когда танк Рагозина, расправившись с минометной батареей, ринулся вперед, на него, вывернувшись из-за купы кустарника, набросилась «пантера». Ведя огонь из пушки и пулеметов, она быстро приближалась с правого борта. Ее снаряды, то ли из-за нервозности экипажа, то ли из-за высокой скорости самого танка, проходили мимо цели. Первым заметил опасность Рагозин. На полном ходу он резко остановил свою машину. Командир танка лейтенант Чернов не замедлил использовать обстановку, и через три секунды раздался выстрел. Второй выстрел последовал за первым еще через пару секунд. С расколотой башней «пантера» остановилась как загнанный конь. Из нее выскочил лишь один гитлеровец, который тотчас же был срезан пулеметной очередью.
Увлеченный боем экипаж не заметил надвигающейся опасности слева. А оттуда на большой скорости подходил средний фашистский танк. Рагозин заметил его только тогда, когда тот подошел совсем близко и сделал короткую остановку для выстрела.
— Гляди налево! — крикнул Рагозин командиру машины и рывком развернул свой танк носом к противнику, но тут же почувствовал сильный удар в правый борт: третий вражеский танк, доселе не замеченный ни Рагозиным, ни командиром, прошил стальной болванкой борт тридцатьчетверки. Пробив броню и топливный бак, болванка прошла в боевое отделение и на излете, рикошетируя от стенки, перебила руку лейтенанту Чернову, скользящим касательным ударом свалила заряжающего и, разбив кисть руки стрелка-радиста, окончательно «обессилев», упала в носовой части танка под ноги Рагозина.
В боевом отделении запахло соляркой и гарью, в моторном — показалось багровое пламя. Пробравшись в боевое отделение, Рагозин помог выбраться из люка командиру машины, потом вытолкнул тяжело раненного заряжающего, а когда помогал стрелку-радисту вылезти через передний люк, в боевом отделении уже вовсю бушевало пламя. Танк густо чадил.
Командир машины и стрелок-радист, помогая друг другу, добрались до находящейся вблизи глубокой воронки и нырнули в нее. Заряжающего Рагозин отнес туда на руках. С треском разорвав пергамент индивидуального пакета, он стал помогать товарищам перевязываться, обдумывая, как провести их через этот бушующий ад на пункт медицинской помощи, но тут услышал хрипловатый, но сильный голос:
— Товарищ старший сержант, комбат приказал осмотреть вон ту машину, что в воронке, — стараясь перекричать шум боя, доложил солдат, лежавший на краю воронки. На нем не было пояса и головного убора, выгоревшая гимнастерка разорвана от ворота до подола, а с грязного лица стекали капли пота.
«И связным достается», — подумал Рагозин, узнав в солдате посыльного комбата.
— Хорошо, лезь сюда, а то зашибут!
— Мне приказано обратно, к комбату. Он видел, как вас подбили.