За семью замками. Снаружи
Шрифт:
Глава 19
Костя Викторович набрал Гаврилу с самого утра.
В неприличное для нормальных людей время. Говорил отрывисто и не очень определенно. Но что Гаврила понял точно: им надо поговорить. Это очень важно. Это связано с Агатой.
Переиграл свои планы, первым делом понесся в офис.
Ждал Гордеева у его кабинета. А увидев приехавшего чуть позже — хмурого, злого, взвинченного, пусть он и ни слова не сказал, просто по движениям и выражению глаз было понятно, что внутри пылает, мысленно выругался.
Потому что если Победитель со своим
Гордеев кивнул на дверь кабинета, Гаврила первым зашел. А потом следил, как Костя колесит по комнате.
Как отбрасывает портфель на диванчик, как подходит к одному окну — постоит… Потом к другому… Тоже постоит…
Достает телефон из кармана. Смотрит на экран долго, потом скидывает входящий, хмыкнув.
Снова прячет…
Достает…
Скидывает…
— Ещё и наяривает, сука старая…
Цедит зло, взвешивает телефон в руках, не со всей дури, но не очень-то аккуратно отбрасывает на диван же. Туда, где портфель.
А дальше вновь окно.
Оставляя Гавриле возможность разве что в спину пялиться, не совсем понимая…
Но и первым лезть с расспросами не стоит, это было ясно. Оставалось ждать.
Пока Костя сложит что-то в голове. В голове же с собой договорит. А уж потом явит миру.
Сначала он глубоко вздохнул, потом подошел к столу, с силой массируя пальцами лоб, будто голова разболелась. Остановился у него, не сел, уперся руками в спинку кресла, позволяя голове провиснуть, ещё раз выдохнул, и только потом посмотрел на Гаврилу.
Тяжело и зло.
— Их там было двое, Гаврила. Сын Вышинского и тот, второй, друзья-наркоманы. Походу Вышинский отказался давать на дозу, сынок где-то нашел пушки и решил доказать отцу, что он может добыть сам. Только отцу вряд ли понравится, как он это сделает…
— Кость, если Агата… — Гаврила прекрасно понимал, откуда растут ноги. И сам относился к сестренке с искренней симпатией. Но в отличие от Кости, которому крышу снесло чувствами к ней, сам терять хладнокровие не собирался. Чтобы бросаться такими обвинениями — нужны доказательства, которых лично он не нашел.
— Она не придумывает, Гаврила. Она там была. Она всё это пережила. И это больше похоже на правду чем то, что рассказал мне ты. Если бы сына Вышинского там грохнули, он землю рыл бы, но всех виновных посадил. Я не про того, который по официальной версии расстреливал сам. Я о каждом, кто медлил. Каждом, кто не штурмовал. Он расквитался бы со всеми по вертикали. А он этого не сделал. Потому что на верхушке вертикали стоял он. Я не понимал, зачем он позволил тихо замести все следы, а теперь я понимаю — он сам заботился о том, чтобы их замели. Я даже думаю, что они не штурмовали, потому что сходу засекли, кто в банке. Агата же так и сказала — двое зашли в помещение, начали палить, положили всех мордами в пол, забаррикадировали. Они сразу одного человека пристрелили. У них сходу был труп. Путей назад нет. Может переговорщик быстро выяснил, что это Вышинский-младший, он мог начать требовать связаться с его отцом. Скорее всего, так и сделал. По камерам проверили, вероятно. Поняли, что у них совсем
Костя говорил вроде бы спокойно, но оба понимали, настолько по животному жестоко звучит эта версия. И оба же понимали, что такое возможно.
Только Костя уже жил в реальности, в которой скорее всего так и было, а Гаврила зачем-то еще пытался найти контраргументы, чтобы джин остался в бутылке.
— Почему Агата об этом никому не рассказывала? За ней должны были в очередь становиться, чтобы поговорить…
— Я думаю, её запугали. Она и мне не сказала. Я сам догадался скорее…
— Костя… Это серьезно, тут нельзя «самому догадываться». Она сегодня подтверждает, что это был младший Вышинский, мы начинаем разгонять, завтра оказывается…
— Мы не начинаем разгонять, Гаврила.
Костя перебил друга, смотря еще серьезней. Это был приказ. За неисполнение голова может легко полететь с плеч.
— Почему? Если всё так… Если это правда был его сын… Если он правда подмел следы… Это бомба, Костя.
Гаврила говорил, прекрасно понимая, что объяснять это Гордееву не нужно. Он не дурак. Только вот…
— Потому что я не хочу, чтобы Агату полоскали. Я ж её не закрою и интернет не отрублю, Гаврила. Она уже раз это пережила. Я не хочу, чтобы переживала ещё раз. Мы просто для себя должны знать это. Знать и учитывать.
Гаврила не спешил с ответом. Думал, складывал, прокручивал, в итоге же кивнул.
— Ну ты понимаешь, правда, что если всё так… Её отчим скорее всего реально смотрящий. Поэтому и приезжал. Дочку заслал, наверное, тоже по указке Вышинского, чтобы контролировала Агату на время кампании. Чтобы старый хрен мог спокойно заниматься своими делами, не переживая, что его маленький секретик в опасности раскрытия. Когда возникли подозрения, что у неё кто-то появился — отцим уже сам явился. Пиздюлин получил и явился. Сбрехал, что Агата на месте… А потом Вышинский её увидел.
Костя смотрел в лицо Гаврилы, который озвучивал всё то, что сам Гордеев всю дорогу до офиса прокручивал в голове.
Он тоже видел ситуацию так. Они влипли с Агатой. Как-то нашли друг друга… Реализовав страшный сон Вышинского. Вряд ли этот случай можно назвать счастливым. Точно не для старого говнаря.
— Я уверен, что он если не узнал сразу, то засомневался. А потом… — Гаврила продолжил. — Наверняка поручил следить кому-то из своих. Наверняка видел, и что я к ней катаюсь, и что ты. Наверняка знает, что сейчас она уже у тебя. Наверняка думает, что ты ему мстишь так, Кость…
— Наверняка.
Костя согласился, кивнув.
— Он разрыл про мою мать. Я — его грязный секрет. Ждет теперь, когда запущу… Названивает…
Костя бросил взгляд в сторону дивана, на котором снова жужжал телефон.
Сомнений в том, что звонит старый козел, не было.
— Это его грохнет, Костя. Ты должен понимать. Если мы это вскроем — лично его это уничтожит.
— Я это понимаю, Гаврила. Прекрасно понимаю. Но мы не будем это делать. Агате родить надо спокойно. А мы и так выиграем. Выиграем, а потом я добьюсь, чтобы он присел.