За сокровищами реки Тунгуски
Шрифт:
Каждому хотелось воспользоваться случаем и полечиться. И каждый получал по ногам удар колотушкой и возглас:
— О-гок!
— Шпарь, Петюха, — пошутил Николай, — твоя очередь!
Петя сердито оттолкнул товарища и буркнул:
— Вот дураки-то!
После лечения принесли в жертву оленя и материю. Первого попросту убили и стали варить его мясо. А куски материи укрепили на длинных жердях и воткнули жерди в землю.
Вареная оленина очень понравилась проголодавшемуся Пете. А насчет материи он шепнул Николаю, что при первом же случае стащит это жертвоприношение и сделает себе из него носовые платки…
— Тащи сейчас! — подбивал Николай.
— Нет, — отказался Петя, — сейчас, пожалуй, отлупят!
Откуда-то появилась грубо сделанная из дерева кукла, и знакомый тунгус об’яснил Николаю, что это и есть бог.
Шаман отрезал от вареной оленины самый жирный и вкусный кусок и привязал его к идолу. А лотом об’явил, что это мясо будет с’едено к утру богом.
— Чтобы деревяшка мясо поела! Это — чепуха! — не выдержав, громко заявил Петя.
Шаман посмотрел на него недобрым взглядом и сказал:
— С’ест. Мяса не будет!
Двое тунгусов взяли идола, отошли в темноту от чума, привязали его к вершинке молодой березы, а сами вернулись к огню.
А Иван Николаевич тем временем расспрашивал о дороге, узнавал, как скорей и удобней вернуться им на илимку. Тунгусы говорили, что ближе всего пройти берегом речки, но что вчера они видели у нее дым начинавшегося лесного пожара.
Другая дорога шла хребтами и раньше трех дней ею нельзя было выбраться к Тунгуске.
У костра продолжались разговоры, а Петя отошел в сторонку и завалился спать.
Шаман выколотил трубку; зевнул и встал. Как раз в это время Петюха приоткрыл глаза!
Шаман шагнул от костра и направился в лес. Тихонько поднялся и Петя и незаметно отошел к кустам. Всмотрелся в темноту и разобрал, что шаман направлялся к березе с подвешенным идолом.
Петя, шаг за шагом, двигался за ним, опасаясь хрустнуть веткой.
Шаман подошел к деревцу. Подпрыгнув, достал идола и сорвал с него мясо… Петя был тут же, за самой его спиной, и увидел, как, присевши на корточках, принялся уплетать оленину!
— Вот какой бог мясо-то жрет! — заорал, захохотавши, Петя.
Шаман в испуге вскочил, отпихнул Петюху так, что тот покатился в куст, а сам исчез.
Когда же Петя добрался до костра, то шаман, как ни в чем ни бывало, сидел у огня и покуривал свою трубку.
— Обманщик он, — горячился парнишка, — сам оленину слопал, а вам очки втирает! Никаких богов нет, ни деревянных, ни других! Поповский обман только есть!
Тунгусы молчали. Суеверные старики смотрели почти враждебно, а молодежь тихонько посмеивалась. Они уже потеряли веру в шаманов.
Чтобы не уронить своего достоинства, шаман показал на петину голову и об’явил:
— Совсем кружалый (сумасшедший) парень!
Потом начал петь и под конец, рассказал, что русские очень разгневали Бумумука и что он собирается послать на них духа огня, чтобы наказать за безбожие.
Только под утро уснули наши путешественники.
8
ПОЖАР В ТАЙГЕ
Обратной дорогой шли легко и весело. Столько, было у них рассказать остававшимся на илимке!
Петя шагал с ружьем, поощряя шныряющего кустами Хорьку тунгусским охотничьем позывом:
— Тпр-ук! Тпр-ук!
Но дичи не было и только кедровки, с обеспокоенным криком, перелетали с дерева на дерево.
Уже далеко осталось становище тунгусов, уже давно брели путешественники чахлой лиственничной тайгой.
Из-под ног вылетела куропатка. Петя повел ей вслед ружьем, промахнулся первым выстрелом и вторым догнал улетавшую птицу.
Куропатка была покрыта рыжеватыми перьями.
— Вот, — сказал Петя, — а еще называется белая куропатка!
— К зиме и станет белой, — ответил Иван Николаевич, — так же, как заяц, как горностай, как многие другие звери и птицы. Такая перемена называется сезонной окраской: животное изменяет свой цвет, приспособляясь к изменяющейся окраске местности. Такая защита помогает животному укрываться от врагов.
— Верно, — согласился, подумав Петя, — попробуй-ка рассмотреть рябка, когда он к дереву прижмется!
В это время дохнул порыв ветерка и остро запахла гарью.
— Должно быть пожар недалеко, о котором тунгусы говорили… — сказал Николай.
И вправду, тропа спускалась в обширную котловину, курившуюся по верху леса желтоватым дымом. С пожарищем было так же, как вчера с харальконовым чумом: никак обойти невозможно!
— Не вся же падь здесь горит, — рассудил Николай, — всегда мы сумеем негорелым участком пробраться…
Вероятно, давно стояло сухая погода, и толстый слой прошлогодней травы и хвои хрустел под ногами, издавая смолистый запах.
— Это трунда. — пояснил Николай, — она-то и загорается скорее всего! Бросят костер где-нибудь не потушив, а то и просто спичку — и пойдет пластать!
— А подумайте, ребята, — добавил Иван Николаевич, — какая беда пожар в промысловом районе! Таежные хребты — это главное пристанище белки, которая питается лиственничной шишкой. А пройдет такой пал, и на многие годы местность станет бесплодной пустыней. Охотник останется без промысла, а следовательно и без пищи…