За своего…
Шрифт:
– Можно к вам на чердак подняться?
Из окна чердака логово Севера было как на ладони: дом, двор, сад, гараж, а перед ним белый «мерседес»! Все в цвет! Ни души. Если спят, это, конечно, хорошо. Но верилось в это с трудом. Городская операция, шум и треск, в эфире постоянные сообщения – а Север ничего не чувствует, эфир не прослушивает, наблюдателя не выставляет… Нажрался и уснул? Слишком хорошо, в жизни так не бывает: он ведь травленый волчара! Скорее, затаились где-то. Но где? Дом, двор, сад, гараж, сарай… Черт. А нас всего шестеро. Три бестолковых солдатика… двое участковых, которые больше привыкли таскать лещей из
«Будет хреново», – предположил Гнедин. Конечно, слава это хорошо, но если убьют, то даже орден потеряет свою привлекательность.
А еще он вспомнил фотографии с места убийства Гусарова. Кровь, мозги на обивке салона, осколки костей в развороченной выстрелом грудной клетке.
Может, фиг с ней, со славой и прочим? Да, пусть лучше другие их винтят…
Рука сама потянулась к рации.
– Товарищ капитан, Север здесь, на Фрунзе, сорок. Да, точно. И белый «мерин» во дворе. Высылайте СОБР…
И налетел девятый вал! Гнедин в операции не участвовал, стоял снаружи, за оцеплением. Он слышал, как румяная соседка с матами-перематами поносит его и всю тиходонскую полицию за погубленный виноград и вытоптанные грядки. Слышал, как случайные зеваки обсуждают ход операции и оценивают шансы бандитов прорвать оцепление и скрыться. Сочувствие, как ему показалось, было на стороне Севера и компании. Потом прогремели взрывы, из-за забора повалил дым, стоявшие в оцеплении полицейские стали оттеснять людей дальше. Гнедин показал свое удостоверение, попытался что-то объяснить, но на него даже не взглянули.
– Отходим, отходим, граждане! Все по домам! Здесь работает спецназ!
Гнедин послонялся, дошел до конца квартала, увидел у входа в «Мини-маркет» своих срочников. «Слышь, пацан, купи нам водки – в форме не дают!» – уламывали они какого-то студента. Гнедин подошел сзади, рявкнул:
– А баланды на «губе» отведать не хотите? Живо топайте на свое место, пока в комендатуру не сдал!
Солдатики мигом куда-то смылись. Как будто знали, где именно находится это «свое» место. Вот Гнедин, например, не знал. Он сейчас вообще ничего не знал. Участковые его тоже куда-то пропали, Глушаков на связь не выходил. Зашел в магазин, купил воды, жадно напился.
– Эй, ну так что, поймали бандитов? – опасливо окликнул его из-за прилавка пожилой армянин.
– Ловят, – сказал Гнедин.
Хозяин выругался и безнадежно махнул рукой:
– Вам только пьянь да рвань ловить! Я тебе наболтал, а теперь ты их упустишь и пойдешь к себе домой. Да еще проболтаешься про меня. А они тут все на воздух поднимут к такой-то матери!
Через какое-то время вышел на связь капитан Глушаков. Недовольным тоном велел продолжать прочесывание района. До Гнедина не сразу дошло.
– Так что с Севером? Взяли?
– Взяли кота за яйца! – взорвался Глушаков. – Ты что, адрес нормально проверить не мог?! Гнилую наводку дал, я руководству сообщил, СОБР поднял!
«Вот оно как! – горестно подумал Гнедин. – Значит, я виноват! Я личным сыском нашел магазин, оперативным путем установил адрес, выходом на место получил полную информацию… И вот благодарность!»
Когда он вернулся к сороковому дому, спецназ уже грузился по машинам. Сетку, разделяющую два двора, раскромсали вместе с лозой
Глава 7
Заказ
Заказные убийства появляются тогда, когда деньги значат больше, чем справедливость.
Миротворец
Антон вылетел в столицу утренним рейсом, как всегда через ВИП-зал. Пристяжь и охрана сопроводила его до самого трапа, здесь распрощались: на этот раз с собой он никого не брал – ни телок, ни помощников. Стюардессы встретили его улыбками – не дежурными, а искренними, так, во всяком случае, ему казалось: ведь его все знали и уважали. Или боялись. Как всегда он развалился в широком кресле бизнес-класса, где чувствовал себя, как дома: разувался, вытягивал ноги, пил дорогой коньяк, даже трахал Миледи прямо здесь, не выходя в туалет, – она садилась верхом и подпрыгивала, словно на коне скакала, а ее сверстницы-стюардессы с подносами шмыгали мимо, держа голову неестественно прямо и не глядя в их сторону. На этот раз он не пил, хотя девчонки предлагали – и коньяк, и виски, и водку… Но серьезные разговоры с серьезными людьми принято вести на трезвую голову, иначе можно эту голову и потерять…
Плотный туман над Шереметьево, три круга над аэродромом, сорок минут в пробке на Ленинградке. И поздний завтрак в лаунж-баре «Лоте-отеля» в компании Фомы Московского. Антон чувствовал себя напряженно и почти не ел, а Фома с аппетитом уплел пельмешки с телятиной, вытер рот крахмальной салфеткой, заказал кофе.
– Ну, говори, – наконец позволил он. Грузный, седой, с обвисшими щеками, в просторных штанах и красной хлопчатобумажной майке, он держался так, будто был нефтяным или газовым магнатом.
Антон поспешно изложил суть дела и настороженно замолчал. Он взялся за слишком деликатный вопрос. Обоюдоострый вопрос. Бывали случаи, когда посредник пропадал бесследно, словно в воду канул. С рессорой на шее… Хотя необязательно, что случалось именно так: иногда его находили с огнестрельными или ножевыми ранениями, а чаще вообще не находили.
– Это тот клоун апельсиновый, который приезжал сюда баблом трясти? – спросил Фома.
– Нет, то был Гарик. Я говорю про Севера. Он у Креста в пристяжи ходил, его правая рука, коронованный…
– Хрен вас поймешь, – Фома шумно отхлебнул горячий американо из чашки. – Раз он правая рука, раз коронованный, почему тогда у вас Босой за Смотрящего? Какой с него Смотрящий? Мы к нему Каскета посылали от всего общества, он его под свою руку обещал взять, и где теперь Каскет? На том свете! Давай лучше Босого исполним!
Антон напрягся. Это могла быть шутка. А может, и нет…
– Север в бега подался после «крестобойни». Где-то отсиживался. А сейчас вернулся и воду мутит, накосячил, общество им недовольно. А Босой вроде на месте. Пока…