За волной - край света
Шрифт:
Пугающей походкой чиновник вернулся к столу и положил перед Шелиховым папку с бумагами. Пере- листнул заглавную страницу.
— Вот,— сказал,— Шкляев Иван. Демидовский, с Урала. Хозяйский дом спалил. Отчаянный.— Взглянул на Григория Ивановича.— А вот Алферьев Степан из Тверской губернии. Разбойник. Помещика сжег. Бит кнутом и к нам сослан. Так как, господин Шелихов, надобны вам такие?
— Они здесь, в остроге? — спросил Григорий Иванович.
— Нет. На поселении, под наблюдением неусыпным. Смертоубийство на них недоказано, а оттого и под стражу не взяты. На поселение присланы.
— Когда и как я могу определить их по своему усмотрению?
— Хотя бы и сегодня,— сказал чиновник и слабо повел рукой,— неподалече проживают, дабы хлопот не доставлять в охране и содержании.
— Распорядитесь, милостивый государь, о передаче ссыльных,— сказал Шелихов твердо.
Чиновник не то с осуждением, не то с сожалением покачал головой.
— Воля ваша,— ответил,— приказ господина губернатора я выполняю неукоснительно.— Губы чиновника растянулись в улыбке, глаза полузакрылись воспаленными веками.— Как же-с, приказ для нас закон.— И в другой раз он странно взглянул на Шелихова.
Первым, с кем встретился Шелихов из ссыльных, был Иван Шкляев.
— Садись,— сказал Григорий Иванович, когда ссыльного привели к нему,— поговорим.
Иван посмотрел на купца и ничего не ответил. Из-за наброшенных на лоб спутанных волос проглянул и тут же погас настороженный взгляд, какой бывает у людей, долгое время находящихся под стражей. Как легко отличить собаку, однажды побывавшую под колесами, так отличим и острожный. Это сидит в нем, как оспа, только шрамы ее не на лице, но в сознании. И метину эту редко кому удается скрыть. Корявый, угластый был мужик Шкляев Иван. Из ворота его армяка выглядывала жилистая шея, борода висела клоком.
— Садись, садись,— повторил Григорий Иванович.
Иван по-прежнему стоял у дверей и даже движения
к лавке не сделал.
— Кузнец? — спросил Шелихов.— Как работал у Демидова?
Помолчав, Иван сказал:
— Знамо, не лежа,— и замолчал, только переступил битыми лаптями и еще ниже голову угнул.
«Да, намаюсь, похоже, я с ними,— подумал Григорий Иванович,— напуганы больно». И ошибся. Шкляев из тех мужиков был, которых напугать трудно. Но ломан много, бит кнутом и зол так, что на хорошее слово не отвечал. У Демидова в четыре утра, под барабан на работу вставали, шабашили с сумерками и тоже под барабан. Выдюживали немногие, так что демидовские железо и медь не только из руды уральской варились, но и из человеческих жизней. Поровну руда с кровью замешивалась. В такой костоломке забудешь про добро.
Шелихов наклонился, достал из стоящей за столом корзины увесистый кусок вывезенной с новых земель медной руды. Побросал на ладони, протянул Шкляеву.
— Погляди,— сказал,— какова руда.
Шкляев искоса взглянул и отвернулся.
— Что ж ты? Возьми, посмотри,— настаивал Григорий Иванович.
Шкляев, так же недвижно стоя у дверей, молчал, но все же в другой раз глянул на руду.
— Это с новых земель привезли. Из-за моря,— сказал Шелихов.
— К чему это мне? — неожиданно спросил Шкляев.— Новые, старые. К чему? — и глянул в упор на купца.
— А ты все же посмотри,— сказал Шелихов.
Шкляев шагнул к столу, взял в широкую ладонь руду, покидал, словно взвешивая. Мужик был широколобый и, видать, сообразительный. С осторожностью положил камень на стол.
— Говори, купец,— сказал,— чего надобно? Ссыльные слухами живут, за море хочешь нас везти? Так, что ли?
— За море,— ответил Шелихов,— мастера там надобны.
— У-гу,— протянул на то Шкляев,— мастера надобны... Демидову, хозяину моему, тоже мастера надобны. А то, что люди мы, ему пустое. Но а ты, купец, что скажешь? Как жить будем на землях твоих новых? Новые, новое, а будет ли правое? — И, тяжело, по-мужичьи сдвинув брови, посунулся лицом к Шелихову. Взглянул пронзительно.
Григорий Иванович разглядел: губы у Шкляева упрямые, твердые, глаза смотрят смело. И догадался: «Нет, этот не запуган, здесь другое. Характер у мужика крепкий».
— Спрашиваешь, как жить на новых землях? — Григорий Иванович руки на стол положил и, поймав взгляд ссыльного, сказал: — Как устроите жизнь, так и жить будете. Очень даже просто, а ты как хотел?
— Я-то? — хмыкнул Иван. Головой крутнул.— Ну, купец, удивил ты меня. Да о том, как хочу жить, меня отродясь никто не спрашивал. Экое диво.— Смягчился лицом.
Переломил Григорий Иванович настроение Шкляева. Тот сел на лавку, заговорил:
— Медь варить умею и железо варил. Из такой вот руды,— кивнул на лежащий на столе камень,— славный металл получится. Это уж как пить дать. Да что я? Здесь, среди ссыльных, есть мужики и половчее.
Григорий Иванович улыбнулся:
— Ну, вот это разговор о деле.— Словно угадал, что Шкляев станет тем умельцем, который сварит первый пуд металла на новых землях.
А Шкляев в эту минуту не о металле думал. Виделась ему чуть не до половины вросшая в землю изба, рубленое окошечко в две ладони в стене, закопченная дыра над дверью — избу топили по-черному, земляной пол, бабьи исплаканные глаза... «А что,— ворохнулась надежда,— может, и вправду заживем на новых землях по-людски. Конец-то нашим страданиям должен быть?»
Бочаровская ватага вышла к неведомому озеру. Увидя за деревьями большую воду, Бочаров ахнул: «Море!» Рванулся через кустарник, но тут же и осадил себя: «Не может того быть. До моря еще шагать и шагать».
Кустарник поредел, и перед капитаном распахнулась ширь озерного разлива с великим множеством птицы.
Бочаров не раз видел птичьи базары с их пестротой и гомоном, но то, что открылось сейчас перед удивленным его взором, не шло в сравнение ни с одним из них. Тысячи и тысячи птиц кувыркались, ныряли, взлетали и садились на не тревожимую и малой волной воду. Птицы кричали, били крыльями, играли и дрались, утверждая право на жизнь в птичьем царстве.
По берегу бегали юркие кулички, суетились, поты- кивая остренькими, как шильца, клювиками в желтый песок, чуть дальше, по малой воде, шныряли серые чирки, а еще дальше сидела кряковая утка. За кряквой и вовсе неторопливо сгибали длинные шеи, трубно покрикивали, неспешно расправляли крылья навстречу солнцу тяжелые гуси и еще более тяжелые царственные лебеди.
Ватага вышла на берег и остановилась. Мужики оторопело смотрели на невиданное скопление птицы.
— Расскажешь кому,— сказал один из ватажников,— не поверят. Ей-ей, не поверят.