Забег на невидимые дистанции. Том 2
Шрифт:
Офицер полиции думал о своей подопечной.
Влечение к Нине, как это ни парадоксально, росло пропорционально ее возрасту, а не наоборот. Питающий запретную слабость к нимфеткам, Ларс в глубине души надеялся, что, как только подопечная станет постарше, ее губительный магнетизм уменьшится, отпустит его, перестанет душить по ночам.
Но ничего подобного не произошло. Девочка, превращаясь в девушку, по-прежнему сильно его влекла. И выходить из головы не собиралась. Возможно, потому что с самого начала дело было не только в количестве лет, но и в самой Нине.
Очень
Он никогда не делился с Ниной этим ощущением. Это слишком сентиментально.
Вот уже и начало ее выпускного класса. Осталось немного. Всего лишь один учебный год, и она выскользнет из его рук навсегда. Выйдет из программы и отправится дальше своей дорогой. Будет жить где-то, но не здесь, с кем-то, но не с ним, вряд ли вспоминая офицера полиции, когда-то назначенного приглядывать за нею и помогать.
Как и эти два года, самые полноценные в жизни Лоуренса. Самые яркие, эмоционально насыщенные и запоминающиеся. Два года, в которые было много разговоров, серьезных и не очень, много игр и соревнований во что угодно, но мало побед, много встреч, поездок, смеха, взглядов, попыток дружить и флиртовать.
Эти два года всегда будут вызывать улыбку на его лице, чем бы все это ни кончилось. Потому что это время, когда у него получалось быть обычным человеком, а не бездушным устройством для достижения целей. Время, когда ему приходилось (и нравилось) очеловечиваться ради нее.
Нина выбивала из него все дерьмо. Сама того не замечая. Одного пронизывающего взгляда хватало, чтобы содрать гладкую маскировку с приятного лица Лоуренса Клиффорда и обнажить смердяще-бугристую уродливую сущность.
Она видела его насквозь. Буквально с первой встречи видела, это он знал наверняка. Прочитал по глазам, когда она впервые сидела перед ним в кабинете и словно бы собиралась пересказать ему все его гадкие поступки из прошлого. И впоследствии Клиффорд лишь убеждался в своем первом впечатлении.
Несколько раз она приходила в ярость, замечая, что Клиффорд жульничает или поддается, и тогда ему доставалось особенно. Она становилась сама не своя – могла смахнуть все со стола, ударить по нему кулаком или вообще отшвырнуть свой стул в стену, сломать что-нибудь, попавшееся под руку.
Но все это не вызывало беспокойства до тех пор, пока Нина продолжала издавать звуки. Ведь настоящие приступы отнимали у нее дар речи. Во время них она не могла ни говорить, ни кричать. И ее внезапное молчание перепугало бы сильнее, чем буйная сила, несоразмерная телосложению. Как будто вместо костей у нее внутри только мышцы. Оставалось благодарить психолога (и правильно подобранные таблетки), что вспышки становились кратковременными и чаще вызывали у нее мигрень, нежели ярость.
А сколько раз она уличала его в лицемерии, обмане, шантаже, жестокости и двойных стандартах – не перечесть. От ее сканирующего, словно сине-зеленый эхолот, взгляда не могла
Зная, каков Клиффорд на самом деле, она принимала его со всеми недостатками. Почему – оставалось загадкой. Наверное, Нина была из тех, кто никого не стремится исправить, потому что сам не готов меняться ради кого-то и не допустит на себя влияния. Может быть, это Ларсу и нравилось в ней больше всего. Рядом с нею делалось спокойно, как в нирване. И он чувствовал себя… одушевленным.
Нине всегда удавалось играючи найти общий язык с теми, кто пожил дольше, чем она. Она ладила со старшими, взрослые ее любили. Директор школы, тренер по хоккею. Отец. Даже Лиотта задавал о ней пару вопросов, хотя Ларс был уверен, что комиссар не станет интересоваться конкретным подростком, взятым на курирование, да и вообще кого-то из них запомнит надолго. Последнее время у отдела нравов были дела посерьезнее.
Нина умудрялась общаться и сближаться с Ларсом, несмотря на бездну разницы между ними. И несчастные девять лет эту бездну создавали в последнюю очередь. Откровенно говоря, они даже не ощущались.
Девчонка всегда его слушала, чем бы он с нею ни делился – рабочими проблемами, личными наблюдениями или вопросами из той научной области, которая ее по большому счету не интересовала. Но она всегда демонстрировала, что лишних знаний не бывает, и в любом новом для себя материале находила точки соприкосновения с тем массивом данных, которые хранила в себе. Она любила повторять, что все взаимосвязано, и ни одна система не работает сама по себе, в изоляции от фундаментальных уровней материи.
Ларс понял: Нина много в себе накапливает. Аккумулирует, собирает. Люди вокруг – ее энергия. Но она никому не позволяет подобраться слишком близко.
Ему нравились ее саркастичные, емкие комментарии, которые она вставляла повсеместно и настолько смело, что порой у Ларса временно исчезала возможность говорить, и все, что он мог делать в ответ, – это молчать и ухмыляться, собирая себя в кучу.
Нина позволяла себе быть дерзкой и острой на язык, потому что совершенно не боялась ни его, ни каких-либо последствий. Но стоит отдать ей должное, она никогда не унижала его при коллегах, особенно подчиненных, и при задержанных. У всего есть предел, и девчонка точно не стремилась пошатнуть его авторитет.
Нина знала о его заторах на работе, о зависших, тупиковых делах и даже личных переживаниях, об отношениях с родителями, коллегами и задержанными. Знала то, чего не знал о Ларсе больше никто. И он сам это позволил. За то время, что они знакомы, Нина как будто залезла ему под кожу и поселилась там постоянным фантомным ощущением.
Нет, ничего она не делала, это он сам взял шприц и ввел ее в свои вены. По собственной воле. И не надо вешать ответственность на девчонку, которую ты впервые увидел, когда ей едва стукнуло пятнадцать. Если что-то случится, спрос всегда будет с тебя, Клиффорд. Ты мужчина, ты старше, ты, мать твою, офицер полиции.