Забег на невидимые дистанции. Том 2
Шрифт:
Нина блуждала по его крови, как инфекция, это было безвозвратно и бесповоротно. Осознание этого факта приносило горько-сладкую истому, ведь Лоуренс знал, что не умеет любить, что им с Ниной не стоит и нельзя быть вместе, что у них ничего не получится, кроме как испортить друг другу нервную систему или жизнь.
Они слишком разные. Слишком. Таким людям не положено общее будущее.
И при этом его неисправимо к ней влекло, он ничего не мог с этим поделать, словно героиновый наркоман, он искал ее, он скучал по ней даже неосознанно (когда мозг не понимал, но тело ныло от ее отсутствия), он обожал играть с нею во что угодно и совсем иначе себя чувствовал,
Его ничуть не волновало, что Нина не проявляет к нему ответного интереса. Она мягко пресекала либо игнорировала попытки флирта, которые начались сразу после наступления семнадцати (Ларс готовил почву к совершеннолетию), пока он не оставил их вовсе, напомнив себе, что она, во-первых, его подопечная, во-вторых, он может лишиться работы, в-третьих, она все еще ребенок.
Хотя в глубине души ничто из этого не могло бы его остановить.
Ничто из этого не являлось убедительной причиной изничтожить чувство, которое в нем разрасталось, когда он наблюдал за Ниной и слушал ее голос… Да, она не планировала с ним отношений, это очевидно. И она была в этом просто молодец, совсем не то, что он. Благо ему хватало мозгов не распускать руки, хотя порой очень хотелось, ведь в присутствии Нины проявлялась его истинная сущность.
Догадывалась ли она? Вероятно, в отдельные моменты – да. Но все остальное время он вел себя примерно и, должно быть, это помогало ей забыть наклюнувшиеся догадки, переубедить себя. Это тоже была своего рода игра, которую он вел с нею. Называлась «угадай, кто я, если 99 % времени я веду себя как обычный человек».
Непонятно, кто выигрывал, но, наверное, как всегда, Нина.
Иногда Клиффорду казалось, если бы он по-настоящему захотел взаимности, это стоило бы ему совсем небольших усилий: немного надавить, немного постараться, активировать навыки обольщения, и все – штурм будет недолгим. Но Ларс этого не делал, одергивая себя, чтобы не прослыть самоуверенным идиотом в ее глазах. И чтобы не наткнуться на острый край своих просчетов. То, что срабатывает на сотне других девушек, на Нине обязательно даст сбой.
Он напускал на себя язвительное безразличие, а вот безразличие Нины его не расстраивало и не смущало. Наоборот, он радовался ему. Ее сдержанность позволяла и ему держать себя в руках. Что вряд ли получилось бы, если бы он увидел хоть намек на заигрывание с ее стороны.
Он часто обдумывал перед сном последнюю встречу с Ниной, предвкушал предстоящую… и засыпал с легкой улыбкой, которую не пытался спрятать даже от себя. Если, конечно, не проводил ночь с кем-то из девушек. Но и тогда о подопечной он думать не прекращал.
Временами прямо в ее присутствии у него случалась эрекция. И возможно, Нина это замечала, однако при всей остроте языка ей хватало такта не реагировать. Просто иногда девчонка творила вещи… наивные и безобидные в ее понимании, но им воспринимаемые иначе в силу его дурных наклонностей.
Например, однажды в кафе напротив участка, где они обедали, Нина заказала себе самый большой хот-дог и предложила посмотреть, как она «заглотит его полностью». Конечно, для нее это был просто веселый спор и развлечение, она обожала еду и ни о чем больше не могла думать, если та возникала в поле зрения. А вот Клиффорду поплохело.
Он, конечно, посмотрел, а потом аккуратно вышел в уборную, сославшись на какую-то глупость и моля, чтобы девушка не обратила внимания на его походку. Как ни крепки армейские ремни,
Иными словами, Нина держала его в тонусе, и Клиффорд ловил от этого мазохистский кайф. Нет, это, разумеется, была не любовь. Но симпатия точно. Стойкая, жгучая, неистребимая временем. А еще – привычка и привязанность, ранее незнакомые Ларсу даже в отношении родителей.
Между ними возник тот особый тип взаимоотношений, который основывается не на взаимном чувстве в настоящий момент, а скорее на предчувствии, потенциально возможной влюбленности, которая могла бы случиться между ними в параллельной реальности, не в этих обстоятельствах и не в это время.
В этом смутном предчувствии Ларс проживал день за днем, иногда позволяя себе гадать, ощущает Нина то же самое или нет? Спросить прямо он никогда не решился бы.
Нина была самым искренним и неиспорченным созданием на пути Ларса. Он старался уберечь ее от себя самого и радовался, что она не влюбчивая дурочка, которая будет строить ему глазки, вешаться на шею и исполнять любые желания, как соседская дочь. Подобные женщины вызывают только презрение.
В интересы Нины Ларс входил косвенно. Девчонка была сама себе на уме, и всегда казалось, что если он исчезнет из ее жизни, она это спокойно перенесет. И слава богу. В этом и была Нина, которая ему нравилась. В том, что сама она не питала к нему откровенной симпатии, планов, которые бы все усложняли. Всегда легче одному быть ответственным за ситуацию, верно?
Как это ни парадоксально, но растущее чувство к Нине чуть не стало вершиной его эгоизма. Само по себе прекрасное, оно как будто абсорбировало все самое худшее, что могло пробудиться в Ларсе, и возводило в абсолют. Ревность, собственничество, тирания, потребность все знать и контролировать каждый шаг. Злость. И нечестная игра.
Это было чувство, которое улучшает жизнь обычного человека, но уничтожает все вокруг, если его доводится испытывать таким жадным ублюдкам, как Лоуренс Клиффорд. В ядовитых людях даже самые лучшие намерения прокисают, тухнут и гниют, превращаясь во что-то ужасное, как чудовище Франкенштейна.
Звонок с урока был настолько громким, что Клиффорд разобрал его трели даже за стеной дождя, сидя в машине с закрытыми окнами. Если Видар не задержит ее, она появится с минуты на минуту.
Ларс почувствовал, как у него усилилось слюноотделение. Условный рефлекс на Нину, как у собаки Павлова. Он подобрался, вцепился в руль белыми пальцами, повернул голову, разглядывая широкую входную лестницу из убитого временем бетона. Струи воды на стекле мешали видеть четкую картинку. Это раздражало.
На ступеньках возникали ученики, они смотрели на небо, высовывали руки из-под навеса, брызгали друг другу в лицо, визжали, надевали дождевики и доставали зонтики, болтали и смеялись. Толпа густела и копошилась, не обращая внимания на полицейский автомобиль. Никто не спешил выходить под ливень. Вдруг через несколько минут он поутихнет, и можно будет двинуть домой?
И он действительно поутих, как будто специально для Нины, чтобы та не сильно вымокла, пока пробежит пару ярдов от одной крыши к другой, забросит баул с формой, клюшкой и коньками на заднее сиденье и плюхнется на переднее, по-собачьи отряхиваясь от воды.