Забиба и царь

Хусейн Саддам

Он вытер слезы и стоял молча, а с ним молчали и все сидящие в зале, ожидая снова услышать звуки рассказа, в которые переводчик облечет его знаки. Шло время, и председатель вынужден был спросить:

– А что же дальше?

– Я передал эмиру ее слова, что он может войти в шатер. И слышал я, как она говорит ему:

– Человек твой убедил меня своими доводами, и я буду покорна твоим повелениям, но у меня есть одна просьба. Умоляю тебя, не заставь меня в тебе разочароваться. У моей семьи и моего племени есть такая традиция. Та, что выходит замуж за чужака, остается при нем в качестве гостьи сроком на месяц, чтобы свадьба считалась

окончательной. А весь этот месяц ее муж принимает у себя ее отца и ее племя.

Сказала она ему:

– Не думаю, что ты захочешь, чтобы я была хуже тех женщин моего племени, которые вышли замуж таким образом. Если ты примешь мое условие, за мной останется долг, а если не примешь, сам будешь виноват в том, что меня не будет оставлять чувство, будто ты меня изнасиловал.

Когда он попытался сократить срок, Забья* ему отказала.

И хотя говорил он, что каждый день из тридцати будет стоить ему стада верблюдов в сто голов, или тысячи овец, или килограмма золота, Забья ни в какую не соглашалась.

Это узнал я от нее впоследствии, во время нашего путешествия, когда мы пересекали пустыню по пути в столицу, после того как эмир не устоял перед ее требованием, надеясь обрести ее благосклонность. А на вторую неделю после нашего появления в столице как раз случился заговор, и разгорелось сражение. И решили мы, обсудив все между собой, примкнуть к сопротивлению, я такой, как я есть, а она - переодетая в одежду юноши. В тот день я не знал еще, какой план созрел в ее голове. Не знал, замышляла ли она что-то или просто пыталась выиграть время в ожидании утешения от хозяина великой радости, милостивого и милосердного.

И немой зарыдал во весь голос, но через некоторое время совладал с собой. В его глазах загорелись гнев и самолюбие.

Сказал он с силой и уверенностью:

– Вы, наверное, спросите, где и когда потерял я свой язык?

На следующий день после нашего прибытия в столицу явился ко мне эмир с десятком своих стражников. Нагрянули они внезапно, связали мне руки за спиной и спутали ноги. Потом бросили на пол, а один из них наступил мне ногой на челюсть и сказал:

– Высунь-ка язык! Мы завяжем его веревкой, чтобы ты не проболтался о том, что доверил тебе эмир.

Я поверил им, во всяком случае, мне пришлось изобразить это, и они завязали язык веревкой. Потом с силой потянули за веревку и отрезали мой язык кинжалом.

Все закричали:

– Аллах велик. Долой эмиров и царей!

– Долой царскую власть!

– Да здравствует народ!

– Да здравствует армия!

Немой продолжил свой рассказ:

– Увидел я среди десяти стражников эмира троих сыновей богатых торговцев, которых он взял с собой, чтобы избавить их от военной службы и чтобы они были рядом с ним в его весельях и ночных похождениях. Разве не понятно теперь, почему моей целью в этой священной битве стали эмиры и богатые торговцы? Разве непонятно, в чем недостатки царских режимов? Но теперь Аллах раскрыл нам глаза. Вот вам мой свидетель. Можете послушать его, если желаете узнать больше.

Пока товарищ переводил его жесты, Охотник на эмиров удалился в соседнюю комнату и вернулся оттуда с человеком, руки и ноги которого были связаны, а рот заткнут тряпкой. Он вытащил тряпку, развязал ему ноги и сказал, нервно жестикулируя, а переводчик перевел:

– Ты эмир?

– Да.

– Скажи, я поверг тебя в бою, стоя лицом к лицу, а не подлостью, как привык делать

ты? Я ухватил коня, на котором ты сидел, за шею и повалил его на землю. Потом прыгнул тебе на грудь и обезоружил тебя. Я связал тебе руки и ноги и оттащил с поля боя, а потом оставил Забью охранять тебя, пока все не кончится. Так было?

Эмир молчал. Он в смятении потупил свой взор, а немой гневно заклекотал на него:

– Ты слышал все, что я поведал собранию, потому что уши твои и глаза были свободны, когда я оставил тебя в той комнате. Так скажи им, правду я говорю или нет. Если не захочешь отвечать, я найду другого, кто скажет вместо тебя.

Когда он произнес эту фразу, в зале поднялся человек. Все подумали, что это молодой боец сопротивления, потому что он был в полном боевом снаряжении, а его одежда внушала почтение и говорила о величии. Но вот он убрал покрывало с лица и заговорил голосом женщины:

– Это я, Забья, дочь предводителя моего племени. Воистину, каждый звук и каждое слово, произнесенные Охотником на эмиров, - правда. Клянусь Аллахом, он говорит правду. Но я прошу отдать мне этого человека и не мучить его, потому дала Аллаху обет простить его, если одержу над ним верх. Я сказала этому созданию, когда просила о месяце отсрочки, что если он выполнит мою просьбу, то за мной останется долг. Не думаю, что Охотник на эмиров пожелает, чтобы на моей совести остался долг. Откуда мне знать, и откуда знать вам, быть может, мое несчастье соединилось с несчастьем Охотника на эмиров и бедами всех, кого сделал несчастным эмир, его приближенные и приближенные царей для того, чтобы Аллах разгневался на них и позволил нам их одолеть. Разве Аллах всемогущий не заслуживает того, чтобы мы исполняли свои обещания перед его лицом, даже если никому, кроме него одного, хвала ему, о них неизвестно? Чтобы стало вам понятно, скажу, что поклялась Аллахом сохранить жизнь этому неудачнику, поэтому прошу, чтобы мой брат Охотник на эмиров, который одолел его в бою, согласился на то, чтобы его не убивали, а бросили в тюрьму до конца его дней. Так я исполню свой долг перед ним и верну калым, уплаченный за женитьбу, если согласится отец мой на эту свадьбу и если выполнит Охотник на эмиров мою просьбу. А если отец мой не благословит мое замужество, пусть поступает с калымом, как ему вздумается.

Охотник на эмиров сказал, утирая слезы:

– Как прикажешь, госпожа и сестра моя, если только Аллах не пожелает обратного. Я говорю тебе перед собранием этих добрых людей, мужчин и женщин, делай с ним все, что захочешь. Я уверен даже, что после того, как он даст тебе развод, ты отпустишь его, а не будешь бросать в тюрьму.

Признаюсь, что, когда Аллах дал мне силы одолеть его на поле боя, я стремился победить его не из-за ненависти к нему за то, что он со мной сделал, а из-за моего гнева, направленного против гнилого режима власти, которого он злобный образец, и ради победы народного дела.

С этой минуты мне совершенно неважно, тем более если об этом просит Забья, госпожа моя, будет он жить дальше проiклятой и бесчестной тварью или же умрет презренной смертью никто о нем не пожалеет.

Забья прервала его:

– Свадьба между мной и этим презренным так ведь и не состоялась, а калымом мой отец, как я узнала от него, еще не распорядился. Он принял калым от этого ничтожества, опасаясь за все свое племя, а не только за мою и свою жизнь. А этот не вошел ко мне, как я уже говорила, и потому я ничего ему не должна.