Забияка. (Трилогия)
Шрифт:
– И?
– Уже куда более мирно спросил бывший вояка.
– А он, проблуждавший всего четыре дня, жрал белку. Как дикий зверь. Когда он начал трапезу, та еще была жива. Царапалась, верещала… Что, Лиса? Почему я не вмешался? По многим причинам. Так вот, когда он сожрал ее вместе со шкурой и костями…
– Хватит!
– Я была готова ударить волхва.
– Хорошо, не буду, - с усмешкой довольного произведенным эффектом человека ответил тот.
– Я всего лишь хотел донести до вас то, что денебцев, вероятно, что-то очень сильно напугало. Вот как
Борис Иванович говорил о различиях и сходствах различных представителей разных миров, а до меня с ужасом доходило:
– А Штирлица? Тоже напугало?
– Надеюсь, что нет, Лиса. Все же он, в некотором роде, ученик Иланы. А эту, хм, тетку так просто не напугаешь. Надеюсь, она успела на него повлиять… Спасибо, Гоша. Пейте, мои сотрудники. Сейчас думу будем думать.
А потом все ушли в Слиток, а я осталась. И, кутаясь в плед, принесенный в меру ехидным Гошей, смотрела, как волхв набивает трубку, сосредотачиваясь для "серьезного" разговора.
Мне нравились такие неторопливые посиделки. И, чем дальше, тем нравились все больше и больше. Наверное, потому, что их в последнее время было куда меньше, чем прежде.
Вот Борис Иванович затянулся. Выпустил серию колечек. Значит, скоро начнется беседа.
– У меня к тебе две темы, - заговорил он.
– Начну с той, что попроще. C Урска.
Волхв затянулся еще раз, и выжидательно посмотрел на меня.
– Как это?
– откровенно изумилась я.
– А что же вы тогда ребят отпустили?
– Отпустил, значит так надо было, - выпустил сердитую струю дыма Борис Иванович.
– Я с тобой не о преступной электротехнической деятельности подданных Огненной говорить собираюсь. А о том, не показалось ли тебе удивительным то, каким образом вы очищали тюрьмы?
– А?
– Не поняла я сути вопроса.
– Вас вела не своя воля, - тоном педагога, излагающему прописные истины завзятому троечнику, подсказал волхв.
– Вы о том, что накачали нас своей силой для выполнения задания? Но мы бы иначе не справились!
Свежо, свежо еще в моем организме было воспоминание о жутком поле, рожденным уголовниками при помощи денебца.
– Молодец, догадалась, - ворчливо и довольно одновременно отозвался волхв.
– Мы не могли поступить иначе, нет, не могли. Время и так было упущено. Лес бы погиб, и это как минимум.
Говорил волхв глухо. Я слушала его, и понимала, что он "бродит вокруг да около", и где-то даже оправдывается. И все думала: почему? Может быть, потому, что ему было крайне неприятно поступать тем образом, которым он поступил? И ему, и всем остальным? Ответа, я разумеется, не знала. Но мне, врожденному эмпату, было сейчас больно. Так бывает, когда зажимаешь сильную-сильную боль, она копится, а потом разом выходит наружу. И я знала, что волхву было еще больнее. Во сто крат. Его лицо было спокойным, а боль все усиливалась, и усиливалась. Интересно, он знает, что я ее чувствую?
–
– Я уже не могу ее контролировать. Вырвалась, зараза. Сейчас пройдет.
Зубы стиснулись - еще немного, и лопнет эмаль.
Ф-ф-ухх.
– Извини, что поделился.
– Прошло, и ладно, - махнула я рукой.
– Но…
– У нас не было выбора, - напомнил волхв.
– Глеб Макарович слабел, надо было срочно что-то предпринять.
Понятно…
– Тебе не понятно, - покачал головой явно повеселевший собеседник.
– Точнее, понятно не все.
– А что мне не понятно? Что не было выбора? Это я могу понять.
Волхв снова покачал головой.
– Меняется мир, - сказал.
– Совсем еще недавно ТАКОЕ не прошло бы нам, волхвам, безнаказанно.
Я присвистнула: а боль? Ничего себе, безнаказанно!
Борис Иванович, судя по всему, ожидал такой реакции:
– Книгу Правосудия помнишь?
– Красноглазо улыбнулся он.
– Личная боль ее не трогает, можешь мне поверить. Только ситуация в целом.
– Помню, - аж передернуло меня.
– Но… Почему?
– Вечная тема. Борьба добра со злом. По сравнению с тем злом, что прокралось в наш мир, то зло, которое мы причинили вам, было ничтожным. С учетом того, что мы выступали против большего зла. И с учетом устраненных последствий.
Волхв скривился. Он не любил Книгу Правосудия. Я тоже ее не любила - мне никогда не нравились математические подсчеты там, где речь шла о судьбах людей.
Без напоминаний появился Гоша. Принес чаю, посмотрел на меня сочувственно, тронул лапкой. Мне казалось, что он стал куда добрее относиться ко мне после того, как выяснилось, что я - наполовину ящерица. Вон, даже заснул вчера рядышком.
Борис Иванович выбил пепел из трубки, продул, распространив по комнате дымный яблочный аромат. Я гадала: о чем пойдет речь? Судя по тому, что начальство достало другую, темного дерева, трубку, по тому, с каким чаянием оно выбирало сорт табака, перебирая малюсенькие (и наверняка с необычайно дорогостоящим содержимым) коробочки, должен был состояться невероятно откровенный разговор. Больше того, телепат настолько ушел в себя, что не замечал усиленной работы моей мысли. Наконец, когда я уже перебрала в уме все пристойные варианты, и приступила к непристойным, начальство закурило, посмаковало во рту дым, выпустило что-то несообразное на свет божий, и перевело на меня фиолетовый взгляд.
– Лиса, - проникновенно сказало оно.
– Тебе очень плохо от того, что ты, скажем так, наполовину дракон?
Я, попутно разочаровавшись в теме беседы, постаралась честно подумать - ведь начальство к ней ТАК готовилось! Но, вообще-то, мне было все равно. Единственное, что меня тревожило - это внезапная перемена в поведении Ильи. Это было очень грустно. Но на самочувствии это обстоятельство сильно не отражалось, а некоторое стеснение в груди легко объяснялось пресловутой грустью.