Заблудиться в страшной сказке

Серова Марина Сергеевна

– Да-да! – всунулась в разговор Ольга, подкладывая бутерброды на тарелку мужа. – Нам так повезло, что мы были в Анталии! Если бы Славочка оставался на работе, вопросов было бы куда больше! И без того у Славочки случился сердечный приступ, когда он узнал об этом безобразии, а ведь мой муж ни в чем не виноват!

– Помолчи, Оля! – строго сказал Комаров, и супруга послушно замолкла. «Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват!» – немедленно заиграла у меня в голове музыка из старого фильма о генералах песчаных карьеров, то есть бразильских беспризорниках. Интересно,

с чего это у Комарова приключился сердечный приступ, когда он узнал о расследовании в институте? Так переживает о служебных делах? А может, причастен к пропаже вирусов из хранилищ института?

– Я знаю, что вас уже допрашивали, но все же должна задать вам несколько вопросов.

Ключевые слова «задать несколько вопросов», «должна» подействовали, как я и рассчитывала – Комаров выпрямился на стуле, отодвинул бутерброд, весь подобрался и приготовился отвечать.

Вообще-то я не имела никакого права задавать Комарову вопросы о происшествии в институте. То есть никакого официального права. В правоохранительных органах я не служу, к службам безопасности тоже отношения не имею, у меня даже лицензии частного детектива нет. Но ведь я имею право просто поговорить с человеком? Так сказать, частным образом?

Весь мой расчет строился на чистой психологии. Я неплохо изучила советского человека – в перестроечные времена его даже игриво называли «хомо советикус», претендуя на некую научную классификацию. Так вот, бедный «хомо советикус» был страшно запуган всяческой властью. Причем в роли власти выступал не обязательно большой начальник или милиционер, нет, это мог быть кто угодно – чиновник любого уровня, паспортистка, контролер. Все, кто хоть немного возвышался над толпой, старались выжать максимум из своего служебного положения. Тянули время, трепали нервы, вымогали взятки и подарки. Запугивали, чуть что – принимались кричать на просителя. В общем, любое простейшее дело превращалось в пытку, и, собираясь получать справку из ЖЭКа, «хомо советикус» заранее пил валокордин, зная, что его там ожидает.

Так что уж говорить о власти? Человек прекрасно представлял, что она – то есть власть – может с ним сделать, для этого не надо даже никакой особенной вины – диссидентства там или самиздата. Достаточно только зацепиться краешком одежды за одно из ее громадных зубчатых колес – и все. Так что «хомо советикус» старался вести себя тише воды ниже травы, не высовываться и как можно меньше знать. Наверное, именно в эти времена – то есть в семидесятые годы прошлого века – и возникла эта поговорка: «Меньше знаешь – крепче спишь».

Так что Комаров после моей ключевой фразы моментально выкинул из головы всякие сомнения и приготовился быть полезным. Раз задают вопросы – значит, имеют право. Раз хотят знать – значит, им положено знать. А как же иначе?!

– Вячеслав Васильевич, расскажите мне о том, что произошло в институте.

– Позавчера я явился на работу, потому что мой очередной отпуск завершился, – принялся докладывать Комаров на своем ужасном канцелярском жаргоне. – На рабочем месте меня уже ожидали сотрудники соответствующих органов.

«Соответствующие органы» – это здорово! Такого я еще не слышала! Я с трудом сдержала улыбку и даже нахмурилась, чтобы это скрыть. Комаров продолжал:

– Они спрашивали меня, не происходило ли пропажи биоматериала из подведомственной мне лаборатории. Я, разумеется, ответил отрицательно и указал на то, что только вернулся из очередного отпуска. Думаю, это помогло. Меня больше ни о чем не спрашивали, а переключили свое внимание на моего и. о.

– Простите?

– Ну, исполняющий обязанности! На время моего отпуска это был мой заместитель Леня Веретенников.

Еще одна яркая черта «хомо советикус» семидесятых – они словно бы никогда не считают себя вполне взрослыми. До самой пенсии они остаются «Борями», «Ленями», «Адочками» и «Лилями».

– И что ответил им Леня Веретенников?

– Что из нашей лаборатории ничего не пропадало. И из других тоже. Сотрудники соответствующих органов тщательно обследовали весь институт и убедились, что все в полном порядке – как и должно быть.

– Как это? – изумилась я. Надо же, выстроила вполне правдоподобную версию того, откуда взялся контейнер с вирусом, – и вот она летит кувырком!

– Как и должно быть! – с ноткой гордости повторил Комаров. – А вы что думали, Евгения? У нас серьезное научное учреждение, и уровень безопасности соответствующий. Вынести биоматериал из наших хранилищ абсолютно невозможно.

– Так-таки абсолютно? – с легким сомнением проговорила я, и Комаров бросился защищать родной институт. Этого я и добивалась. Я с интересом выслушала рассказ о мерах безопасности в «Вирусе». Хотя Комаров расписывал их как безупречные, я с ходу увидела не меньше десятка способов обойти их защиту. Как водится, все дыры в их системе безопасности были связаны с недостатком финансирования…

– Так что вы видите, Евгения, – хищение наших препаратов невозможно без содействия кого-либо из персонала института!

– А если с содействием? – поинтересовалась я.

Комаров позеленел. Надо же, какая удивительная реакция на стресс! Обычно люди делятся на тех, кто бледнеет при выбросе адреналина, и тех, кто краснеет. На этом различии даже был основан тест – так принимали новобранцев в армию Александра Македонского…

– Вы хотите сказать, что кто-то из сотрудников института мог быть замешан в чем-то противозаконном?! – не поверил мне Комаров.

Я усмехнулась про себя. Какие все-таки бывают наивные люди, и это в наши-то циничные времена!

– Вячеслав Васильевич, простите сердечно, но какая у вас зарплата?

Комаров в очередной раз сменил цвет и побагровел.

– Можете не отвечать, я и так могу сказать – невысокая. Представьте, что с сотрудниками вашего института связались, к примеру, террористы…

Комаров так страшно побледнел, что я испугалась – он, кажется, сердечник… Я оглянулась на Ольгу, но законная супруга сидела у окна и не прислушивалась к нашему разговору. Я рискнула продолжить: