Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
– Ему, вероятнее всего, без разницы теперь, чей он - ваш или областной, - Алик приходил в себя.
Услышав такое, Гусляев обрадовался чрезвычайно, вытащил записную книжку, вырвал листок, нацарапал на нем огрызком карандаша нечто и протянул листок Алику:
– Не в службу, а в дружбу. Я не могу отлучиться отсюда, а вас очень прошу сообщить из конторы по телефону обо всем, что здесь произошло.
– Не в вашу службу, а в нашу дружбу, - бормотал Алик, изучая листок бумаги, на котором значилось имя, отчество и фамилия Ромки Казаряна и номер телефона.
– А почему Роману
– Его нет, он в отъезде, - автоматически ответил Гусляев и только потом удивился: - А вам откуда известно, что Смирнов - мой начальник?
– Страна знает своих героев, - усмехнулся Алик и, сложив листок, сунул его в карман.
Москву давали через Новопетровское, и поэтому слышимость была на редкость паршивая.
– Мне Романа Суреновича Казаряна!
– орал в трубку Алик.
– Ни черта не слышу!
– орал в трубку с другого конца провода Казарян.
– Мне Романа Суреновича Казаряна!
– еще и еще раз повторял криком Алик.
– Ни черта не слышу!
– еще и еще раз оповещал Казарян. Вдруг что-то щелкнуло, и до Алика донеслось, как из соседней комнаты:
– Откуда ты звонишь, Алик?
– Ромка по сыщицкому навыку опознал голос приятеля.
– От верблюда, - огрызнулся Алик?
– Это не я звоню, это ваш паренек Гусляев звонит.
– То ни черта не слышал, теперь ни черта не понимаю.
– Сейчас поймешь, - пообещал Алик.
Группа прибыла на место происшествия через час тридцать две минуты. Неслись под непрерывную сирену.
К блиндажу подъехать не было никакой возможности, и от шоссе группа шла пешком, неся на себе все необходимые причиндалы. Ромка важно поздоровался с Аликом за руку и распорядился:
– Собирай своих, Алик, и мотайте отсюда подальше. Нам работать надо...
Чистоплюй Казарян выбрался из блиндажа первым. Следом за ним - Андрей Дмитриевич, который спросил невинно:
– Запах не нравится, Рома?
– Фотограф отстреляется, и вы его забирайте.
– Кто он, Рома?
– Жорка Столб. Как его, Андрей Дмитриевич?
– Металлическим тяжелым предметом по затылку. Железный прут, свинцовая труба, обух топора - что-нибудь эдакое. Вскрою дома, скажу точнее.
Выскочил из блиндажа фотограф с перекошенным от отвращения личиком.
– У меня все!
– И, отбежав подальше, уселся на бревно, на котором уже давно пристроились индифферентные санитары. Вышли эксперт Егоров и Витя Гусляев. Все.
– Можно забирать?
– спросил у эксперта Андрей Дмитриевич. Ему Егоров кивнул, а Казаряну сообщил:
– В блиндаж затащили уже труп. А кокнули где-то поблизости.
Санитары со сложенными носилками направились в блиндаж.
– Наш?
– спросил Гусляев.
– Тот, кого я ждал в Дунькове?
– Тот, Витя, тот.
– Я, выходит, ждал, а он уже тут лежал.
– Сколько он тут лежал, Андрей Дмитриевич?
– спросил Казарян.
– От трех до пяти суток. Дома скажу точно.
Санитары с трудом вытащили из блиндажа груженые носилки, накрыли труп простыней и, аккуратно выбирая дорогу, понесли останки Жоры Столба к шоссе. Андрей Дмитриевич махнул
Следующим утром собрались в кабинете Смирнова.
– Где доктор и эксперт?
– осведомился Смирнов.
– Не нужны они, Саня. Все и так ясно, - ответил Казарян.
– По их бумажкам.
– И что тебе ясно по бумажкам?
– Столба убил Куркуль. Убил, чтобы завладеть отначенным мехом, который хранился в блиндаже, сложенный в четыре тюка. Все это легко определил эксперт Егоров. Твердо убежденный, что блиндаж этот отыскать невозможно, Куркуль шуровал в нем безбоязненно. Пальчиков его там предостаточно, полным-полно ворсинок меховых и масса следов. Убил Куркуль Жору четыре - точнее, теперь пять дней тому назад свинцовой трубой в десяти метрах от блиндажа. Видимо, подкараулил, зашел со спины и нанес смертельный удар. Потом затащил труп в блиндаж.
Мы с Виктором Гусляевым опоздали на двое суток. Когда мы вышли на любовницу Столба Веронику Борькину из Дунькова, он был уже мертв. Вот такие дела, Саня.
– Мех Куркуль забрал сразу же?
– спросил Смирнов.
– Нет. По расчетам эксперта - через день.
– Еще что интересного?
Казарян вытащил из кармана пистолет и молча положил его на смирновский стол.
– Нашли в блиндаже. За дощатой обшивкой. "Виблей" Куркуль забрал, а этот не нашел. "Штейер-7,62".
Прикладистая машинка. Смирнов взял пистолет в руки, повертел. Один из шурупов эбонитовой накладки рукоятки пистолета был явно вкручен шкодливой российской рукой - латунная его головка резко отличалась от черных, в цвет, австрийских своих соседей.
– Где Куркуль, Сережа?
– мягко спросил Смирнов у Ларионова.
– Ищу, - ответил тот настороженно.
– Ты ищешь, а он убивает.
– Что поделаешь!
– нервно огрызнулся Сергей.
– Я не в упрек, Сережа. Просто не хочу, чтобы мы еще один труп нашли. Его живым взять надо. С дамочками кончай, там пусто. Куркуль без денег, это ясно. Пока он не знает, что мы раскопали Столба, он наверняка попытается часть товара сбыть, так как без средств ему никуда не сдвинуться. А ему подальше от Москвы уйти надо, уйти и отлежаться где-нибудь в тихом и уютном местечке. Твоя главная забота сейчас: рынки (хоть и маловероятно, но надо попробовать), скорняки-частники, и главное подпольные скорняки, перешивающие ворованные меха. Так что дел у тебя по горло. Действуй, Рома. Стручок - твой. Достань из-под земли. Это в первую очередь. Как перспектива - шофер, вывозящий тюки из Дунькова.
– Я выяснил, кто привез мех в Дуньково, - сообщил Казарян.
– Пять контейнеров из общего тайника в Лихоборах в Дуньково перевез брат Вероники Борькиной, колхозный шофер. Столб в сарае борькинском эти тюки распотрошил, контейнеры, вернее, а тюки с мехом по ночам куда-то уносил, как призналась Борькина.
– Потом, потом, Рома! Пусть все это следователь разматывает. А нам бегать надо. Задача ясна?
Бегать никуда не пришлось. Не успели Казарян и Ларионов всерьез обсудить план дальнейших мероприятий, как позвонили снизу, из проходной.